десять раз превышавшую ставку квалифицированного рабочего. Если приплюсовать к этому денежные премии в «конвертах», привилегии и льготы в питании («кремлёвский паёк») и жилье, лечении и отдыхе (спецдачи, санатории и т. д.), то станет понятным, что уровень обеспечения номенклатурной «элиты» отличался от среднего по стране как небо от земли.
Нельзя жалеть денег на оплату труда тех, кто приносит обществу ощутимую пользу! — такого принципа придерживались тогда, и не только по отношению к руководящим работникам, а и к деятелям культуры и науки. Режиссёры М. Ромм, С. Юткевич, А. Довженко получили по 100 тысяч рублей за свои фильмы «Ленин в Октябре», «Человек с ружьём» и «Щорс», суммы астрономические по тогдашним временам. Писатели, изобретатели, конструкторы новой техники получали щедрые материальные и иные поощрения за конкретные заслуги.
Помимо материального, люди имели моральное поощрение. А чтобы поощрять, надо знать, что работа сделана. Такая система заставляла руководителей вникать в дела, а не просто давать указания. Сам Сталин полагал, что мало правильно выбрать человека, надо ещё увериться, что поручение он выполнил, и отметить это.
А ещё — помимо названных причин снижения бюрократизма и взяточничества, до 1936 года проводились чистки, в ходе которых из аппарата выгоняли негодных работников. Партия и армия, структуры госвласти, предприятия освобождались от бездарных, бездеятельных людей, и одновременно шло массовое выдвижение на руководящие посты талантливых, живших интересами страны, показавших себя на конкретном деле. Так было, потому что перед всем народом стояла цель, и каждому было поручено конкретно дело. Соответствуешь (а это видно по результатам) — работай дальше. Не соответствуешь — возьмись за то, что потянешь.
А ещё — что, может быть, важнее всего — был достаточно высок нравственный уровень людей. Можно считать идеи социализма, как подлинно справедливого общества, ложными; можно смеяться над Моральным кодексом строителя коммунизма; можно издеваться над октябрятскими звёздочками и пионерскими галстуками. Но нельзя отрицать, что идеи были востребованы, октябрят и пионеров воспитывали, а Моральный кодекс и впрямь оказывал влияние, соответственно настраивая трудящихся. В силу ротации кадров низовой и средний аппарат наполняли люди, для которых честность и совесть не были пустым звуком.
Есть разница между законом и справедливостью. Закон выражает интересы власть имущих, а страны в целом — лишь в той степени, в какой власть имущие (издающие законы) работают на страну. А справедливость основывается на представлении общества что хорошо, и что плохо. Как не крути, при Сталине власть работала в интересах страны и большинства народа, что неизбежно приводило к совпадению закона и справедливости. А после Сталина, власть при прежней социалистической риторике (позже — при демократической риторике) стала работать в интересах себя и причастных, и возникло большое расхождение между законом и справедливостью. С тех пор власть, интуитивно это понимая, разваливает моральные основы общества.
Владимир Лизун в статье «Можно ли в России победить бюрократизм?» рассказывает о своих встречах с видным советским учёным академиком В. Струминским. В конце 1940-х тот ездил в несколько ведущих западных стран с целью закупок современного оборудования для физических НИИ.
«Незадолго до зарубежной командировки, — рассказывал В. Струминский, — я занимался примерно тем же в нашей стране. Появилась хорошая возможность сравнить работу чиновничьего аппарата за границей и в тогдашнем Советском Союзе. Результат был совершенно неожиданным. Наши „аппаратчики“ на две головы оказались выше своих западных коллег. То, что в Великобритании или Франции занимало две недели, требовало множества разных согласований, у нас решалось за 3‒4 часа. В Америке дело обстояло ненамного лучше. Советские управленцы по сравнению со своими западными коллегами были намного подготовленней: быстрей соображали, не боялись брать на себя ответственности, работали чётко, грамотно и профессионально. Американские, французские и английские чиновники, также как и представители ряда частных корпораций, с которыми приходилось иметь дело, казались мне людьми прошлого века: мало того, что они замедленно и с большим трудом вникали в суть вопросов, но даже поняв, что от них требуется, обязательно выясняли, как к этому отнесутся свыше, стараясь при этом „спихнуть“ ответственность на других».
Контраст между высоким уровнем материально-бытовой культуры, комфортностью рабочих условий и удручающе низкой эффективностью управленческого труда на Западе произвели на академика ошеломляющее впечатление.
Интересны свидетельства посетившего Советский Союз в 1937 году немецкого писателя Лиона Фейхтвангера. Все лица, занимавшие сколько-нибудь ответственное положение, писал он, «почти не уделяют времени для еды, они почти не спят и не видят ничего особенного в том, чтобы вызвать по телефону из театра, во время представления человека только для того, чтобы задать ему какой-нибудь срочный вопрос, или позвонить ему в три или четыре часа по телефону. Я нигде не встречал такого количества неутомимо работающих людей, как в Москве… Если в Нью-Йорке, Чикаго я не обнаружил американских темпов работы, я обнаружил их в Москве».
Есть свидетельства и другого рода: литературные. Писателя А. Бека, создавшего на основе изучения архивных документов роман «Новое назначение», и бывшего московского мэра Г. Попова, капитально изучавшего управленческие методы 1930-х и 1940-х годов (и написавшего статью о романе Бека) невозможно заподозрить в симпатиях к сталинизму. Но они показывают, что управленческий аппарат того времени действительно был на высоте! Вот рассказ Попова о герое романа Онисимове:
«…Мы делаем государственное дело и обязаны его делать. Страна, Сталин требуют сотен и сотен танков, лучших чем немецкие. А для этого, считает Онисимов, надо выработать лучшую — по мировым стандартам — технологию. Разработать детальные инструкции, дать конкретные задания. А затем заставить всех подчинённых беспрекословно, точно, строго соблюдать все детали директив, все буквы инструкции. Надо постоянно, неукоснительно заставлять всех контролировать, ловить малейшие промахи, чтобы они не переросли в провалы, подавлять отклонение в зародыше. Вот почему так кричит нарком на мастера в цехе по поводу корочки при разливе стали — эта корочка вписана в инструкцию, без неё качество металла ухудшится.
Культура в работе, технологическая грамотность, чёткость в каждой мелочи — вот стиль руководства отраслью. За эту тщательность сам Орджоникидзе называл Онисимова „немцем“… И сам Онисимов воспитывал своих подчинённых в духе строжайшего контроля технологии и качества… Когда в годы войны возникла опасность срыва в выпуске металла, Онисимов лично, никому не поручая и ни за кого не прячась, докладывает в Госкомитет обороны. Он знает, что может стоить ему этот доклад. Но подвести страну нельзя. И ему помогли, буквально сняли с фронта солдат. Ему верили: если говорит „не могу“, значит, все человеческие силы действительно исчерпаны».
Сталинские наркомы жили своим умом, не окружая себя сонмом советников и консультантов, тем более зарубежных. Им некогда было разрабатывать громкие программы и концепции, жаль тратить время