они знали своих возможных противников — тех, кто мог быть выдвинут, и кто мог за них голосовать.
Заслуживает внимания и такой факт: судя по журналу посещений, в ходе пленума в кабинете Сталина в один день побывало пять первых секретарей разных регионов, на другой день ещё четверо, хотя обычно секретари бывали у генсека редко. О чём говорили во время этих встреч, никто уже не узнает; все посетители вскоре погибли. Скорее всего, они поддержали инициативу Эйхе, превратив её в ультиматум: либо Сталин принимает их предложение, либо — никаких альтернативных выборов.
Сталин не мог сказать «да» — это было бы против его планов. Но в таких условиях он не мог и сказать «нет», и вынужденно, как можно догадаться, оставил этот вопрос на решение большинства партийных руководителей, потому что ЦК — это ещё не большинство. А именно: предложил запросить мнение первых секретарей всех областей, краёв и республик. Так и сделали. Нам кажется важным, что региональным партийным лидерам никто ничего не навязывал, ЦК им предложил сообщить: нужны или нет тройки, кто в них войдёт, кого и сколько они намерены репрессировать.
Ответные телеграммы с мест шли целый месяц. Секретари всех регионов просили права создать тройки, сразу сообщая, сколько людей надо посадить или уничтожить. Сами обосновывали и сообщали эти цифры, а не Сталин им указывал.
Первыми прислали телеграммы шестеро из девяти секретарей, побывавших на приёме у Сталина. Роберт Эйхе просил квоту на расстрел 10,8 тысячи человек. Сколько он собирался выслать, не уточнил. Н. С. Хрущёв, в то время первый секретарь обкома партии Московской области, просил разрешения «к расстрелу: кулаков — 2 тысячи, уголовников — 6,5 тысячи, к высылке: кулаков — 5869, уголовников — 26 936». Откуда в Московской области в середине 1937 года, когда борьба с кулачеством давно канула в Лету, вдруг объявилась такая прорва кулаков и уголовников? Судя по численности, это те самые крестьяне, с которых всего год с небольшим назад Сталин и Вышинский сняли судимости, и которым вернули избирательные права. Кулаки так и проходили по делам как кулаки, а уголовники — это отбывшие наказание по закону «о трёх колосках».
7 июля 1937-го состоялась сессия ЦИК СССР. «Разоблачение, выкорчёвывание и разгром всех врагов народа являются важнейшим условием успешного проведения выборов в советы, осуществления сталинской конституции и дальнейшего победоносного продвижения нашей страны к коммунизму», — заявил Н. С. Хрущёв, зачитывая резолюцию московского актива. Столь же агрессивной оказалась резолюция ленинградского партактива.
Ещё раз обратим внимание: ни Конституция, ни планы Сталина «выкорчёвывания» не предусматривали, это была инициатива партократов, прежде всего самого Хрущёва, но он тут поставил Конституцию и репрессии в один ряд, — так же, как почти двадцать лет спустя поставил в один ряд репрессии и Сталина.
Один только А. Я. Яковлев, член группы, создававшей проект Конституции, говорил на этой сессии о правах народа, да ещё генпрокурор Вышинский напомнил, что стабильность закона требует единообразия и единого понимания законности, сделав явный выпад против создания троек под эгидой НКВД.
На третий день работы сессия ЦИК приняла решение об альтернативных выборах, и в тот же день было положено начало репрессиям, превратившим это решение в фарс: Политбюро утвердило первые двенадцать заявок на создание троек.
А телеграммы продолжали поступать. Большинство региональных вождей собирались репрессировать людей тысячами, хотя были и сравнительно скромные запросы. Так, армянское руководство находило нужным расстрелять пятьсот человек, удмуртское — шестьдесят три, а молдавское[64] — одиннадцать человек. Глава НКВД Н. И. Ежов округлил цифры и отправил обратно на места. После того как он приложил руку, в Молдавии следовало расстрелять уже двести человек, зато Эйхе, Хрущёву и другим квоты уменьшили наполовину. «Кровавый карлик» Ежов летом 1937 года оказался менее кровожадным, чем Хрущёв и в целом среднее партийное руководство!
Если до этого в стране было около 8‒10 тысяч политзаключённых, то вскоре их число перевалило за полмиллиона.
В соответствии с законами эволюции, когда структура — пусть даже структура террора — создана, она сама остановиться уже не может. Террор нарастал, как лавина; пошли «сигналы» о врагах народа от рядовых партийцев и даже беспартийных (так называемое «стукачество»). Месяц за месяцем потоком лились телеграммы с просьбами увеличить лимиты по расстрелам и высылкам. Невозможность куда-нибудь выслать, ибо высылали отовсюду, привела к расширению системы ГУЛага НКВД.
Естественно, в таких условиях было уже не до альтернативных выборов. Да никакой альтернативный (тогда говорили «параллельный») кандидат и не посмел бы выставлять свою кандидатуру из опасения попасть туда, где выборов не бывает.
Мы никого не желаем ни обелять, ни очернять. Но инициатором вакханалии репрессий был не Сталин. Очевидно, что над всем в стране владычествовала высшая партократия. А потому трудно сказать, в обеление генерального секретаря, или в его очернение то, что с самого начала террора властной бюрократической верхушки против народа Сталин развернул террор против самой верхушки: надо же ему было решить проблему консолидации страны ради геополитического её позиционирования. Двигаясь в этом направлении, «узкое руководство» сумело за три месяца вывести из состава ЦК шестнадцать первых секретарей; их почти сразу арестовали, а затем расстреляли.
Тем временем первые секретари, что оставались пока на своих постах, уже разворачивали охоту не на бывших кулаков и бывших белых, а на советских работников, желая уничтожить вокруг себя любых деятелей, способных сменить их на высоких постах в ходе выборов. Доходило до ситуаций анекдотических. Так, в июне первый секретарь ЦК КП(б)Уз Икрамов запросил у Политбюро разрешение репрессировать председателя Совнаркома Узбекистана Ходжаева, и получил такое разрешение. А в сентябре в тюрьму попал сам Икрамов. Таких случаев было много; судьба этих двух уникальна только тем, что они попали на одну скамью подсудимых и были расстреляны в один день.
Одновременность происходящего привела к тому, что оба процесса — репрессии «элиты» против народа и репрессии Сталина против «элиты» — выглядят как нечто единое, но их следует различать. Комиссии же по реабилитации, созданные в 1950-х Н. С. Хрущёвым, рассматривали их вкупе, называя «периодом сталинских беззаконий», и это естественно, потому что комиссии работали в интересах той же «элиты». Но в середине 1930-х Сталин фактически подавлял бюрократический переворот, тот, который как раз Хрущёв и его «серая» команда завершили окончательным захватом власти партократией, для которой служба на партийных и государственных должностях стала исключительно источником личного благополучия.
…Чем ближе были выборы, тем очевиднее становилась для «узкого руководства» невозможность их альтернативного характера: скорее, проведение их породило бы новую волну репрессий. Юрий Жуков обнаружил в архивах уникальный документ: 11 октября 1937 года в шесть часов вечера