тронуть подобный каверзный вопрос. Скорее всего, посидит с минуту, неотрывно глядя на печатные буквы, усмехающиеся ему прямо в напряженное лицо, и полностью даст волю воображению и силе мысли — распишет так, что вскоре сам забудет, какое задание у него было и что он вообще делает в этом кабинете, среди ненавистных ему людей и лиц. Именно так парень и вытягивал литературу на приличный балл, а значит, этот способ будет вечно ему служить.
Правда, он не подумал о том, что учителя не так просты, какими на первый взгляд кажутся.
Бывает, они с милейшей улыбкой на ангельском лице поражают тебя в самое сердце невидимыми когтями; ловко разрывают нежную плоть и пробираются к жизненно важным органам, с хрустом пробивая себе путь к самому драгоценному; затем, налюбовавшись судорожно колотящимся сосудом, сожмут его легко и непринужденно, то усиливая, то вновь ослабляя хватку. Но им не будет достаточно твоих стонов о пощаде и жалобных просьб, нет, они будут играться, пока не выжмут весь пот и все слезы, ровно столько, сколько бы им было нужно с самого начала, а только после этого преспокойно уйдут прочь, оставив на полу содрогающееся бездыханное тельце.
Так и сейчас Молли осторожно заправила тонким пальчиком чуть приподнявшуюся из общей прически прядь, пригладила ее обратно к прочей массе тонких волос и как можно серьезнее объявила:
— Как вы знаете, на своих уроках мне хочется слушать не только саму себя, но и вас в том числе, — тихо выговорила она и обвела бегающим взглядом класс, желая зацепиться за кого-то отдельного и обратить весь свой монолог только к одному ученику, сверля его бесцветными глазами. — А потому давайте обратимся к домашнему заданию на прошлые выходные — вам было необходимо выучить строки Шекспира и с выражением выступить перед своими одноклассниками. Более того, лучшие чтецы, по мнению слушателей, получат возможность заявить о себе на большой сцене перед всей школой.
Она сказала это с такой искренней радостью в звонком голосе, что Дауни снова затошнило, но на этот раз не от мерзкого запаха мыла и разлитых духов — ему было ужасно плохо от самого себя и, в частности, от восторга в лице этой женщины. «Вы, наверное, приходите к пяти часам домой, перед этим просидев смирно в автобусе с ровной спиной и отстраненным взглядом, проходите на кухню и наливаете себе чашечку горячего ароматного чаю. Делаете пару глотков, чувствуя, как внутри растекается приятная усталость и дремота, смываете с лица впечатления прошедшего дня и тонкий слой никому не видной косметики, распускаете собранные в однообразный низкий пучок волосы. Возвращаетесь на кухню к недопитому чаю, достаете из огромного шкафа какую-нибудь книгу и читаете ее взахлеб до самого вечера. Убегаете от давящей тишины в монотонное шуршанье переворачиваемых страниц, все пожираете глазами новые абзацы — и, когда ночь вступает в свои права, укладываетесь в постель. Долго ворочаетесь с боку набок, иногда сразу же засыпая, а порой беззвучно плача от безысходности и ничтожности своей жизни, никак не понимая, чем же вы так угодили Создателю и подчиняющейся ему судьбе. Думаете, а затем все равно забываетесь беспокойным сном, чтобы на следующий день снова натянуть на талию серую юбку и, разукрасив лицо пудрой, нацепив жизнерадостную улыбку, прожить его так же, как и предыдущие сутки — вот он, замкнутый круг, из которого вам уже никогда больше не выбраться. Из некоторых людей одиночество делает безумцев; вы же заменили общение книгами, не заметив, что недалеко ушли от того же безумия…»
Парень подумал, что последняя фраза вышла очень даже неплохой, и Молли несомненно бы оценила ее по достоинству. Однако, не успел он поднести к бумаге стержень, чтобы хоть как-то зафиксировать удачную мысль, левый глаз судорожно дернулся, когда уловил сбоку какое-то движение. Джек бы все отдал за то, чтобы игнорировать и дальше эту нахально вздернутую к потолку изящную руку, которая, казалось, заставила каждого замолкнуть на мгновение и всем телом к ней развернуться. Так пришлось сделать и ему самому.
Джонс ответила легким движением головы на одобрительный кивок мисс Фридман и неторопливо вышла вперед, развернувшись лицом к любопытным глазам, жадно ее изучающим. А Джек и вправду застыл в одной позе, не в силах оторваться от этих спадающих на приоткрытые плечи кудрей и шевеления что-то говорящих губ, покрытых ровным слоем яркого блеска.
«Ты никогда не показывала себя такой», — с ужасом подумал про себя брюнет, затаив дыхание и вслушиваясь в ритмичные удары, раздающиеся где-то глубоко внутри, от которых даже ребра колотились и дрожали. «Или, быть может, намеренно скрывала такую Кэти, чтобы выпустить как-нибудь потом, при особом случае. Всегда передо мной была милая девушка в облегающей кофточке или мягком и колючем на вид свитере; она шутила и улыбалась каждую секунду, стоило мне только посмотреть на нее и встретиться с озорными светящимися глазами; дразнила за глупые пустяки, специально шептала чушь на ухо, чтобы в который раз позволить мне потеряться в ее пахнущих апельсинами волосах. А теперь эту Кэти словно подменили, поставив на ее место другую Кэтрин Джонс, холодную, расчетливую стерву. И хоть я прекрасно знаю, что внутри тебя ничего не поменялось, и ты все та же, как месяц, год назад или даже два года — я не могу перестать смотреть на твои печальные глаза и искаженные в насмешке накрашенные губы».
Дауни сидел в этом душном кабинете и не слышал никого и ничего, разве только выразительно отчеканивающий строки стиха родной голос, такой знакомый и отталкивающий одновременно. Он словно обращался к самому парню с каким-то непонятным ему призывом и сомнением, а затем менял интонацию на другую, неузнаваемую и чужую вовсе.
А Дауни в каждом звуке слышал укор в свою сторону и, как ему на мгновение показалось, даже заключающие строки звучали в душной мыльной тишине как-то неестественно и глубоко:
«В своем несчастье одному я рад,
Что ты — мой грех и ты — мой вечный ад»
Джек еще долг держал перед глазами букет картинок и запахов, так, что внутри него все смешалось в одну плотную кучу. Здесь были и шоколадные кудри, растекающиеся по бледноватым плечам, и подведенная линия глаз, что так кстати сочетается с краснотой приоткрытых в легкой задумчивости губ, и прочие непонятные образы, к которым внезапно пристал запах тертого мела и лимонных косточек в сладком сахарном сиропе…
Джонс давно уже вернулась на свое место, сухо поблагодарив учительницу за похвалу, а парень все смотрел и смотрел перед собой, стремясь