А бедняжка Коломба в этот миг, быть может, пряла, быть может, сидела, склонившись над вышиванием, или молилась, преклонив колени.
Асканио же такая искренняя и такая опасная любовь и чаровала, и пугала. Бенвенуто предупреждал его, и Асканио теперь понял, что чувство герцогини не пустой каприз; но для борьбы ему недоставало не силы, нет — ему недоставало опыта, с помощью которого обманываешь и подчиняешь противника. Ему шел двадцатый год, и он был так правдив, что не умел притворяться. Бедный юноша вообразил, что воспоминание о Коломбе, имя непорочной девушки послужат ему оружием в наступлении и защите, мечом и щитом, а оказалось, что, напротив, он еще глубже вонзил стрелу в сердце герцогини, ибо любовь без соперничества и борьбы, быть может, быстро прискучила бы ей.
— Ну что ж, Асканио, — сказала герцогиня спокойнее, заметив, что молодой человек молчит, вероятно, испуганный ее словами, — забудем сейчас о моей любви. Так досадно, что о ней зашла речь! Виной тому одна лишь ваша неосторожная фраза. Лучше подумаем о вас. О, я люблю вас самоотверженно, клянусь вам! Я хочу осветить вашу жизнь, как вы осветили мою. Вы сирота, позвольте же мне заменить вам мать! Вы слышали, что я говорила Монбриону и Медина, и подумали, что у меня нет иных чувств, кроме честолюбия. Правда, я честолюбива, но только ради вас. С каких пор я стала мечтать о создании независимого герцогства в сердце Италии? С той поры, как полюбила вас. Если и там я буду королевой, кто станет настоящим королем? Вы. Ради вас я сделаю из империи королевство. Ах, вы еще не знаете меня, Асканио, не знаете моего характера! Вы же видите, я говорю вам чистую правду, раскрываю перед вами все свои замыслы. И вы, в свою очередь, признайтесь мне во всем, Асканио. Поведайте мне о своих мечтах — и я все исполню. Поведайте мне о своих прихотях — и я буду их рабой!
— Сударыня, я тоже хочу быть откровенным и чистосердечным, как вы, я хочу поведать вам всю правду, как сделали это вы. Я ничего не желаю, ничего не хочу, ничего не домогаюсь, кроме любви Коломбы!
— Но она же не любит тебя, ведь ты сам мне об этом сказал!
— В тот день я отчаялся, это правда. Но ныне — кто знает!.. — Асканио потупился и прибавил вполголоса: — Ведь вы-то любите меня.
Герцогиню поразило, что влюбленный юноша вложил особый смысл в эти слова, безотчетно разгадав непреложную истину. Водворилось короткое молчание, и герцогиня успела взять себя в руки. Она сказала:
— Асканио, не будем говорить сегодня о сердечных делах. Я уже вас просила об этом, прошу еще раз. Видите ли, любовь у вас, мужчин, не заполняет всей жизни. Разве вы не мечтали о почестях, богатстве, славе?
— О да, мечтал! Вот уже месяц, как я страстно желаю всего этого, — ответил Асканио, помимо воли все время возвращаясь к своим неотвязным мыслям.
Они опять замолчали.
— Вы любите Италию? — пересиливая себя, спросила Анна.
— Да, сударыня, — ответил Асканио. — Там цветут апельсиновые деревья, и под ними так приятно беседовать! На фоне голубого неба еще нежнее, еще красивее кажутся дивные пейзажи…
— О, умчать бы тебя туда, чтобы ты принадлежал мне, мне одной! Быть для тебя всем на свете, как ты для меня — все на свете! Боже мой, Боже мой! — воскликнула герцогиня, не в силах преодолеть своего чувства. Но, боясь вспугнуть Асканио, она снова взяла себя в руки и продолжала: — А я-то думала, что вы больше всего любите искусство!
— Больше всего я люблю ее! — проговорил Асканио. — Искусство! Не я, а мой учитель Челлини всего себя отдает своим творениям. Великий, достойный восхищения, непревзойденный художник — вот он кто! А я всего лишь жалкий подмастерье. И последовал я за ним во Францию не ради богатства, не ради славы, а только из любви к нему, чтобы не расставаться с ним, ибо в ту пору он был мне всех ближе. У меня нет своей воли, нет самостоятельности. Я стал золотых дел мастером, чтобы угодить ему, потому что это была его воля. Ради него я стал и чеканщиком — ведь он восторгался тонкой и изящной работой чеканщиков.
— Так слушай же! — проговорила герцогиня. — Жить в Италии, быть всемогущим, почти королем, покровительствовать художникам, и в первую очередь Челлини, одаривать его бронзой, серебром, золотом для чеканки, литья, ваяния, а главное любить и быть любимым! Скажи, Асканио, разве это не дивная мечта?
— Рай, сударыня, если б со мной была любимая и любящая меня Коломба!
— Опять Коломба, вечно Коломба! — воскликнула герцогиня. — Пусть будет так, раз к ней все время упорно возвращается наш разговор, к ней тянется твоя душа, раз Коломба — третья в нашей беседе, раз она все время стоит у тебя перед глазами, наполняет твое сердце! Поговорим о ней и обо мне откровенно, без притворства. Она не любит тебя, и ты это отлично знаешь.
— О нет, сударыня, уже не знаю…
— Но ведь она выходит замуж за другого! — воскликнула герцогиня.
— Ее принуждает отец, — возразил Асканио.
— «Принуждает отец»! Если б ты любил меня, как любишь ее, и я была бы на ее месте, неужели существовала бы в мире такая сила, такая воля, власть, которые разлучили бы нас с тобой! Да я бы все бросила, от всего отреклась, я бы прибежала к тебе, вверила бы тебе свою любовь, честь, жизнь! Нет, нет, поверь мне, она не любит тебя! И больше того — ты сам не любишь ее!
— Это я-то не люблю! Не люблю Коломбу! Вы, вероятно, обмолвились, госпожа герцогиня.
— Нет, ты не любишь ее. Ты обманываешься. В твоем возрасте жажду любви принимают за любовь. Увидел бы ты первой меня — полюбил бы меня, а не ее. О, только подумать, что ты мог меня тогда полюбить! Впрочем, нет, нет! Я предпочитаю стать твоей избранницей! Я не знаю Коломбы. Она хороша, она чиста, она воплощение твоих грез, но твоя Коломба не сказала бы тебе того, что сказала я, которой ты пренебрегаешь. Она слишком тщеславна, слишком сдержанна… пожалуй, слишком стыдлива… Моя же любовь проста, и язык ее прост. Ты презираешь меня, находишь, что я забываю, как должна вести себя женщина, и все это потому, что я откровенна. Когда ты лучше узнаешь свет, когда ты глубже познаешь жизнь и испытаешь всю ее горечь, ты поймешь, как был несправедлив, и будешь восхищаться мною. Но я не хочу, чтобы мною восхищались, я хочу, чтобы меня любили! Повторяю, Асканио, не люби я тебя так сильно, я бы лгала, изворачивалась, кокетничала; но я слишком сильно люблю тебя, чтобы обольщать. Я хочу получить твое сердце в дар, я не хочу красть его! Что даст твоя любовь к этой девочке? Отвечай! Страдание, мой любимый, больше ничего. Ведь я могу во многом помочь тебе. Прежде всего — я страдала за двоих и уповаю, что Господь Бог смилостивится и зачтет тебе избыток моих страданий; а свое богатство, свою власть, свой опыт — все это я брошу к твоим ногам. Моя жизнь сольется с твоей, я оберегу тебя от ошибок и тлетворных влияний. Чтобы добиться богатства и даже славы, художнику часто приходится низкопоклонничать, раболепствовать, унижаться. Со мной тебе нечего этого бояться. Я непрестанно буду возвышать тебя, служить тебе ступенькой к успеху. Со мной ты сохранишь гордость и чистоту, Асканио!