Клитандр и Акаст уходят смеясь.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Селимена, Арсиноя.
Арсиноя.
По правде, их уход пришелся очень впору — Так нашему мешать не будут разговору.
Селимена.
Присядьте!
Арсиноя.
Дружбы долг — касаться тех вещей, Что в жизни нам всего значительней, важней… Со мной согласны вы, сударыня? Но что же Благопристойности и чести нам дороже? Вот почему от вас я правды не таю И дружбу выказать решила вам мою. Вчера пришлось мне быть в кругу довольно тесном И добродетелью особенно известном. Там речь зашла о вас, и скрыть я не могу, Что порицали вас в почтенном том кругу. Толпа вздыхателей, поклонников… и слухи, Что к их моленьям вы не остаетесь глухи. Суровых критиков над вами без числа, И строже судят вас, чем я снести могла. Вы понимаете, огорчена сердечно, Я извиняла вас от всей души, конечно; Я сразу под свою защиту вас взяла, Ручалась я за вас, что нет в вас тени зла. Но все ж, вы знаете, есть в жизни положенья, Которым не найти, как хочешь, извиненья, И согласиться я — увы! — была должна, Что в светских россказнях и ваша есть вина, Что нечто дерзкое есть в поведенье этом: Уж слишком мало вы считаетесь со светом; Легко б вы изменить могли привычки те, Что пищу подают подобной клевете. Меня не проняли все эти уверенья — Храни меня господь от тени подозренья! Но думать принято: «Нет дыма без огня», И, право, лучше жить, приличия храня. Сударыня! Ваш ум порукою мне в этом: Не оскорбитесь вы моим благим советом И мне, надеюсь я, поверите, что он Движением души из дружбы к вам внушен.
Селимена.
Моя признательность, сударыня, безмерна, Совет ваш дорог мне, вы рассудили верно; Не только за него сердиться не хочу, Но вам от всей души я тем же отплачу. Вы рассказали мне, вооружась любовью, Как пищу я даю нелепому злословью; Я с вас возьму пример — без лести я сейчас Вам все перескажу, что говорят про вас. Недавно в обществе одном была я тоже; Людей не знаю я к вопросам чести строже! О добродетели заговорили вдруг, И речь немедленно зашла о вас, мой друг. Но неприступный вид и гордое смиренье Ни в ком не вызвали — представьте! — одобренья. Вид вашей строгости, немного напускной, И речи, полные морали прописной, И мины ужаса от пустяка любого, Где ваша чистота завидеть грех готова, Пренебрежение ко всем, ко всем кругом, Зато уверенность в достоинстве своем, Тон проповедницы и строгость осужденья К невиннейшим вещам без тени снисхожденья — Все, вместе взятое, судил согласный хор. Не скрою — вот каков был общий приговор: «К чему вид набожный и скромный Арсиное, Коль скоро с ним вразрез идет все остальное? В молитве нет ее усердней и верней, Зато прислугу бьет, не платит денег ей. Нет в церкви ревностней ее святого пыла, А тут же сыплются с лица у ней белила. Завесить наготу стремится на холсте, А чересчур склонна к реальной наготе!» Я против всех взяла вас под защиту смело, Что это клевета — уверить я хотела, Но уступить пришлось, верх взяло большинство, И вот их мнение, не скрою я его: Что лучше б меньше вы другими занимались И больше за собой вы наблюдать старались; Что раньше о себе отчет должны мы дать, Чем торопиться так всех близких осуждать; Что наша жизнь должна вполне быть без упрека, Коль исправлять людей хотим мы от порока, — Не лучше ль этот труд другим предоставлять, Кому его небес вручила благодать? Сударыня! Ваш ум порукою мне в этом: Не оскорбитесь вы моим благим советом И мне, надеюсь я, поверите, что он Движением души из дружбы к вам внушен.
Арсиноя.
Хоть мы и платимся за добрые движенья, Не ожидала я такого возраженья. Теперь уже во мне сомненья больше нет, Что больно вас задел мой искренний совет.
Селимена.
О нет, сударыня! Я нахожу, напротив, Что, к простоте такой друг друга приохотив, К взаимной пользе мы могли бы все идти: С самовлюбленностью жестокий бой вести. Когда угодно вам, то будемте друг другу Всегда оказывать подобную услугу И будем повторять дословно, без прикрас Вы — сплетни обо мне, я — россказни о вас.
Арсиноя.
Вас оскорбить при мне не могут клеветою. Увы! Лишь я хулы и порицанья стою.
Селимена.
Пределов ни хвале, ни порицанью нет — Зависит это все от вкуса и от лет. Всему своя пора: любви с ее тревогой И добродетели с ее моралью строгой, К последней же легко прибегнуть нам всегда, Когда уже начнут нам изменять года. Она все прошлые ошибки прикрывает. За вами, может быть, пойду и я, кто знает… С годами все придет, но, право, смысла нет — Не правда ли, мой друг? — быть строгой в двадцать лет.
Арсиноя.
Вы преимуществом горды так непритворно, Что о своих годах твердите мне упорно. Меж нами разница не так уж велика, Чтоб на меня глядеть могли вы свысока. Не знаю я, к чему такие ухищренья, Зачем выводите меня вы из терпенья!