к Отцу Георгию:
– Будет, будет искусствоведческая статейка. Думаю, что ничего подобного никто пока не написал. Так что плагиат исключён.
Однако лишь возле церкви образовывалось его новое ощущение. При взгляде вдоль улицы оно натыкалось на мрак чего-то чуждого. По-видимому, тот невзрачный и едва уловимый чёрный крап, исчезнувший здесь, там лишь набрал густоты.
Всегдашний искатель «стольника» тоже стоял перед только что законченной картиной строительства. Он страдальчески и будто с неясной самому мольбой расставил вялые руки, удерживая их до изнеможения, а затем бесчувственно опустил их. Его одолевала сильная икота. «Кто-то, наверное, меня вспоминает… или поминает», – мелькала в его голове едва уловимая мысль.
47. Зло-деяния
Злодей вернулся из ссылки, что за пределами всякого зрения, слуха, осязания, и даже запаха, снова обрёл облик человека, рухнул и сел прямо на известный нам зубоподобный камень, покрытый многовековым лишайником, подле поверженного бронемобиля, засыпанного пожухлой листвой и почти во весь рост заросшего высокой и сочной травой. И, невзирая на неиссякаемую вонь от гари интерьера, а также на дыру в лобовом стекле, он пробрался внутрь, включил зажигание и дал газу. Машина, вздрогнула и выпрыгнула из насиженного места. Злодей всю дорогу похихикивал, как бы передразнивая свист воздуха через пробоину, и довольно скоро уже въезжал в Столицу с нужного ему бока. Не раздумывая, тут же он выставил на продажу этот эксклюзив через смартфон «Vertu Ti». Покупатель нашёлся немедленно, и «Комдив» был сбыт за бесценок. Добрёл до элитного высотного дома пешком. Используя инерцию, также на своих ногах он поднялся по лестнице до пентхауза. Скоренько, не раздеваясь и не разуваясь, он уселся за компьютер новейшей версии, вошёл на нужные сайты интернета, выставил на продажу всё остальное движимое и недвижимое имущество, а также активы богатых предприятий. Попутно выискал наиболее нуждающихся больных и немощных людей, так или иначе заявивших о себе, или о том свидетельствовали средства массовой информации. Составил их список и адреса. Прошёлся по медицинским учреждениям всего мира, где были предоставлены шансы на излечение от того или иного недуга. Изучил их финансовые требования. Затем поискал всякие методики излечения от пьянства. Набрав этот огромный багаж информации, он тщательно всё систематизировал и составил последовательность своих действий. Наутро, найдя покупателей, он немедленно и не торгуясь, спустил всё с рук, включая новейший компьютер, оставив лишь «Vertu Ti» да пухлый бумажник. «Сгодится для подвига, – мысленно сказал он и усмехнулся, – подвинуть кое-что, хе-хе».
Возымев на своих счетах выручку, измеряемую двенадцатизначными цифрами, он, не кидая прощального взгляда на оставленное имущество, вышел на улицу и, водя пальцем по «Vertu Ti», начал свой длительный путь по выявленным адресам больных и немощных людей, нуждающихся в немедленной помощи. Находил и немедленно направлял их в соответствующие клиники по всему миру, сопровождая необходимыми денежными средствами. И синтезированные им методики ухода людей от пьянства тоже дали ростки.
Всюду, творя помощь, направленную на возвращение немощных людей к здоровой жизни, он соблюдал принцип анонимности. Однако весть о его явно положительной деятельности просочилась в социальные сети и в свободную прессу. Образовался информационный феномен, завораживающий население. Жажда узреть воочию этого благодетеля лишь увеличивалась и разрасталась среди десятков, а то и сотен тысяч излеченных. А многократно их превосходящие пересказыватели добрых дел злодея вызывали эту жажду почти у всего населения. Но всё происходящее длилось лишь некоторое время…
В благодатных краях, где побывали столичные горожане, интернета не было. И средств массовой информации – тоже. Однако и сюда дошло то необычное явление. На низинной лужайке подле ничтожных остатков барской усадьбы был воздвигнут цветастый балаганный шатёр. Весьма объёмистый. На нём написано: «пьём за получку». Слух о чудесном питейном заведении разошёлся мгновенно по всем четырём сёлам. Посетителями пивнушки оказались почти все мужики и большая часть баб.
– А, это ты, родной-дной, – заплетая язык, сказал один из мужиков, – я узнал тебя. – И он достаёт из кармана штанов замызганную пятитысячную купюру. – Вот, це-целень-нь-кая-кая, вишь. – Он запихивает бумажку в рукав пиджака злодея, неуклюже разворачивается и зигзагом уходит прочь.
Тем не менее, в шатре пьянство бушевало дней семь. И за это пьющим выдавалась зарплата пятитысячными купюрами. На восьмой день балаган опустел, и более никто туда не заходил. Зато с начала следующей недели во всех придомовых огородах затеялась усиленная работа. Мужики и бабы ладили грядки, сажали деревья, заводили скот и птицу, всем селом с рассветом отправлялись на сенокос. И близлежащие поля вспахались и засеялись. Но и здесь всё это происходило лишь некоторое время…
А цветастый шатёр отныне стал центром самодеятельности. В нём каждую пятницу, вечерком пели песни, танцевали, декламировали, играли в почти забытые игры дедов и прадедов. На лбу каждого из них едва выдавалось пятнышко. То ли остаток прыща, то ли пигментация, то ли несмываемая грязь.
– Прямо как при помещике Флавьеве, – восклицали знатоки местных легенд.
– Угу, – поддакивали иные мастаки, – только не рабы мы теперь, не гладиаторы.
– Точно! Свобода одна на всех, – радовались третьи.
А мужик, вернувший злодею его деньги, сидел на земле, разводил руками и говорил:
– И у меня свобода. Но моя-я!
48. Язычник-христианин
Мирон-подпольщик сколачивал наплавной мостик через Бородейку с противоположной стороны от Римок. За его спиной ширился покатый луг, окантованный несколькими лесными полосами-перелесками, переходящими далее в сплошную чащу. А за ближайшей полосой можно было сквозь ветви угадать матово поблескивающие деревянные постройки неясного назначения. Совсем новые. И никем не обнаруживаемые. В эти места не заглядывал ни один селянин, так что можно с уверенностью считать их полностью сокрытыми от посторонних глаз. Почти конспиративными. Мостик ладился быстро, методом наката, и вот он достиг заданной цели. Мирон заанкерил его конец в песок металлическими штырями. И двинулся сквозь Римки. Проходя мимо нового объёмистого шатра на остатках помещичьей усадьбы, он осуждающе махнул на него жилистой рукой и ускорил шаг дальше и дальше, к иной цели, до самой Муркавы. Там он замедлил ход вдоль единственной улицы по направлению к новому храму, и неожиданно для себя совершенно ясно вспомнил давнишнюю беседу с лесным старцем и собственное развитие той беседы о жертвоприношениях. Словно состоялась она только что. Думал о ней, нашёптывая эту думу под нос. А затем переключился на себя, осознавая собой принесённую жертву. Он постоянно жертвовал поведенческим началом в себе, переходя в какое-то бесповеденческое состояние, то есть, холостяцкое в самом настоящем смысле. Но возрождался в новом поведении, словно воскресал. И ведь нашлась ему, наконец, подлинная стезя из цепочки самому необходимых поступков.
Мирон поначалу хотел непременно изложить это