никому не позволял прохлаждаться.
Во все последующие дни длилась налаженная работа. Порой, из любопытства, приходили местные жители. Не подолгу топтались они на стройплощадке, и неведомая сила сметала их обратно вдоль улицы. Но один из них всякий раз выискивал щедрого господина, выдавшего ему пятитысячную ассигнацию.
– Ну, где этот молодец-дец? – едва воротил он языком, – где родной-дной? – И приставал к каждому, – дай стольник…
46. Скоротечное время.
Насладившись отдыхом, сдобренным чудесными зрелищами естества и необычными приключениями, ранней осенью отпускники засобирались в столичный город, оставляя тут бывшую атаманшу. Тем более что она уже стала постоялицей у Потапа в Пригопке. На прощанье с дивным краем, Ксения и Мирон-подпольщик повели всех остальных к тому месту речки Бородейки, где с ними приключались незаурядные происшествия. По пути Мирон оживлённо приготавливал своих товарищей к знаменательной встрече. Однако, приблизившись к наклонной полянке с указующим камнем, заросшим многовековым лишайником, им показался злодеевский бронемобиль. Тот одиноко стоял, скосив передние колёса вправо. С его стороны веял ветерок и доносил оттуда неприятный запах жжёной кожи.
– Обязательно кто-нибудь всё испортит, – сказал Мирон.
Не сговариваясь, путники замахали руками. Как бы отпихивали запах вместе со зрелищем. И, не испытывая сомнения, обратили туда спины, поспешно ступая обратно. Ксения и Мирон переглянулись, пожали плечами.
– И хуже всего, – сказала Ксения, – даже очень плохо, когда кто-то способен испакостить не только прощальную прогулку, но и сами эти чудесные края.
Поэты лишь вздохнули, а учёный-эволюционист высказал опасение:
– И всё тутошнее наше времяпрепровождение?
– Ну нет, не беспокойтесь, вам такое спасибо, что и оценить его нет никаких поэтических слов, – прогудел Николошвили,– поездка наша удалась до такой степени, что на всю жизнь вдохновения хватит. – А? – он обратился к Авскентию.
– Да, – ответил он, – не будем считать этот случай ложкой дёгтя.
Похоже, и все остальные согласились с обоими поэтами, поскольку не последовало ни единого звука. Они лишь создали улыбку. Кто пошире, кто чуть заметно, кто с беглым сомнением, а кто даже сопроводил её лёгким смешком попутно с покраснением щёк.
– Только вот нашу собирательницу, похоже, надолго потеряли, – сожалел Абрам Ицхакович.
– Угу, как и тебя по пути сюда. Правда, ты быстро нашёлся, – Мирон обвёл взглядом всех путников, но не получил одобрения шутке.
– Ничего, ничего, – Ксения снова набрала румянца на щеках, – теперь у нас будет местом встреч Думовея-Муркава. Правда?
– Верно, – согласился Авскентий, – и снова у Татьяны Лукьяновны. Мне кажется, что она отсюда уже не уедет.
– Ага, ага, – Николошвили даже повысил голос до тенора, – ага. Тем более, автобус есть.
Тут послышалось лёгкое ржанье издалека. Все повернули туда головы. На взгорке показался конь изабелловой масти и ещё раз издал ржанье. Да более звонко, с неким подыгрыванием. Мотнул головой, отдав из глаз аквамариновые искорки, и стремительно удалился.
– Вот, – сказал Денис Геннадиевич, – теперь действительно случилось настоящее прощание.
Настала осень. И зима.
Пришла весна.
Началось лето.
И ещё таких же перемен случилось пару раз.
Василёк, частенько уходил за Думовею, а заодно и за пределы текущего времени по своим или иным потаённым делам, а, может быть, и с целью просто лишний раз глянуть на свою колыбельку – Сусанину гору. И каждый такой поход осквернялся одной и той же картиной, изменяющейся лишь временами года. Он косым взором ухватывал там слегка покосившийся злодейский бронемобиль, укрытый то опавшими листьями, то снегом, то слишком высокой травой. И его одолевало нехорошее предчувствие. Разок, по весне он подошёл к машине, заглянул внутрь, зажимая нос. Заметил вставленный ключ зажигания. Можно сесть туда, повернуть ключ да поехать куда хочешь. Но никто ни разу этим не воспользовался. И Васильку тоже не желалось на нём ездить. Более того, лишь усилилось отвращение. Он, как у него водится, ни с кем не делился впечатлением и предчувствием. Возвращался и принимался за любые дела. Был и плотником, и каменщиком, и просто подсобником. Не забывал наведываться и в Римки, чтоб посидеть на крылечке с Ольгой Анастасьевной да полюбезничать с ней о жизни. В духе философском да научном, или совсем ином, – никто не слышал. Её матушка и бабушка тому не мешали. Дело молодое, говорили они. Но Анастасий, приходя домой и слыша о визитах Василька, всякий раз качал головой и повторял: «о жизни, ишь, о жизни». И сам о ней задумывался, припоминая и Потапа с его смыслами.
А стройка, совершенно независимо от времени, ладилась в любую погоду. И храм обретал долгожданный облик во всей полноте. Вокруг него возымелась полная гармония природного духа и духа вышнего. Всё естество ближней и дальней округи выражало цельность и наполненность, создавая собой азы способности духовного восприятия, некоего родничка, «таблицу умножения», о коей говорил лесной старец. А возрождаемая церковь будто произрастала из этой наполненности, уходя глубоко корнями в её почву, и возвышалась над ней, сливаясь с духом небес. Глядя на такое чудо чудесное, всякий человек до самой глубины души наливался цельным восприятием всей Вселенной, обращая тот родничок в океан. А главное, догадывался, будто воочию зрит Создателя и Царствие Его. Но слегка навязчивая невнятная надсада всё-таки препятствовала этому восприятию. Будто некий едва уловимый чёрный крап оседал на возникшем из небытия долгожданном изображении.
Строители, закончив дело, перед уходом по домам, молчаливо стоят без движения, сняв головные уборы.
Архитектор достаёт коробочку из-под обручального кольца, вынимает оттуда крошку Молева, держит её на ладони музыкального склада.
– Вот, – говорит он отцу Георгию, – помните, я предполагал с помощью этого концентрата духа воздвигнуть храм из чистого пространства? А ведь оно так и случилось, именно он помог мне распознать образ храма во всех деталях. Я только зарисовал его и перенёс рисунки в чертежи.
Священник улыбнулся и сказал:
– Адиафора. Может быть, может быть. А что вы теперь делаете этим камешком?
– На берегу Бородейки, там, где высокий откос, я устроил постоянное зрелище: при помощи Молева показываю детишкам сказочные превращения в пространстве, выдумывая для него изображения абстрактного свойства на основе духа того места, а также иные формы, развивающие воображение.
– Эдакое прикладное искусство?
– Ага, прикладное.
Абрам Ицхакович, только что прибывший из столичного города и буквально взбежав от Думовеи до Муркавы, отдышался и медленно ходил подле отстроенной церкви, изучая её внешность со всеми подробностями, одновременно испытующе поглядывал на природное окружение и на вдохновенных строителей. Он цокал языком и говорил себе вслух:
– Теперь вот вроде всего хватает. Такой гармонии я никогда не наблюдал.
И сердце наполнилось необычайной силой духа, никогда ранее не посещающей его даже в малой доле.
Он обратился