Апрель 1917
Двум*
Девочке-душеньке*
Розово, в качели колыбельной дыша,психейная проснулась маленькая душа,как в стародавнем прежде,в той же (родильные завитушками волоса,спины и ножек калачиком, вырастут еще, чудеса),в той же умильно телесной одежде.Припечной ящерицы ленивейполураскрывый рот,как океанских водмеланхолический ската взор,без всякого понятия о перспективе,ловит через площадь мотор,словно котенок на жирно летающих голубейщелкает зубами через стеклои думает: «Лети скорей,сытно будет нам и тепло!»Спозаранок, забыв постельдля младенчески огромного солнца,золотую сучат канительпальчики-веретенца.Еще зачинающих томности синевафиалкой подглазник темнит,над которым даже не невинных(таких незнающих) двабисера радостное любопытство кружит.Остановятся, погоди, в истоме,жадные до собственной синевы,когда дочитаешь в каком-то томеДо самой нежной главы.Ринется шумокрылый Эрот,может быть, в хаки,Может быть, в демократическом пиджачке,в черно-синем мракекоснется тебя перо,и в близком далекезаголубеют молнийно дали,которых ждали,и где цветы и звериговорят о древней родимости всех Америк:сколько, сколько открытий!Так сладки и едки!Как каждый мир велик!Но всего богомольней,когда невиданные, впервые, веткимокрых мартынов привольней,плывя по волнам,весть заколышут нам,что скоро Колумб, в Южный Крест влюбленный,увидит юно-зеленый,может быть, золотоносный материк.В солнечной, детской комнате,милая душенька, запомните,что не будет ничто для вастаким умильным чудом,как время, когда ваш глаз,где еще все вверх ногами,увидит собаку с рыжими ушамилохматым, на земле голубой, верблюдом.
[1917]
Выздоравливающей*
Л. Ю. Брик
Девочка по двору вела, —голубая косоплетка в косице, —лепетала, семеня: «Выздоровела,выздоровела наша сестрица!» —Отвечал что-то неудачно я,сам удивляясь своей надежде. — Она стала совсем прозрачная, но еще добрее, чем прежде. Глаза — два солнца коричневые, а коса — рыженькая медь. Ей бы сесть под деревья вишневые и тихонько что-нибудь петь.Небо голубеет к путешествиям,как выздоровленье — апрельская прель!О минувших, не вспоминаемых бедствияхгреет прелый апрель.Словно под легкою блузкоюмлеет теплый денек.Вы протянете руку узкую,а на ней новый перстенек.Сводили с ума кого хотели вы,сколько сердец заставляли сумасбродно биться.Для меня ж в этот день <апрелевый>вы — простая милая сестрица.
[1917]
Занавешенные картинки*
Настоящее издание отпечатано в Количестве трехсот семи экземпляров нумерованных I–VII и 1-300
Атенаис*
Зовут красотку Атена́ис,И так бровей залом высокнад глазом, что посажен наис —косок.
Задев за пуговицу пальчик,недооткрыв любви магнит,пред ней зарозмаринил мальчики спит.
Острятся перламутром ушки,плывут полого плечи вниз,и волоски вокруг игрушкивзвились.
Покров румяно-перепончат,подернут влагою слегка,чего не кончил сон, — докончитрука.
Его игрушку тронь-ка, тронька, —и наливаться и дрожать,ее рукой сожми тихонькои гладь.
Ах, наяву игра и взвизги,соперницы и взрослый «он», —здесь — теплоты молочной брызгии сон.
Но будь искусным пчеловодом(забота ведь одна и та ж)и губы — хочешь, свежим медомпомажь.
Мы неясности откроем школу,широкий заведем диван,где все-полу любовь и полу —обман.
1918
Купанье*
Ах, прелестны вы, малютки,Как невинные зверькиЭти смехи, эти шуткиУ проснувшейся реки!Тут Адамы без штанишек,Дальше Евы без кальсон,И глядя на шалунишек,Погружаюсь в детский сон.Розовеются, круглеютЗагорелые телаИ в беспечности алеют,Словно роза их зажгла.Спины, брызги, руки, ноги,Пена, пятка, ухо, бровь…Без желанья, без тревогиКараулит, вас любовь.Надоумит, иль отравит,А отрава так стара! —Но без промаха направитРуку, глаз et coetera.
Улетает вся заботаИ легко, как никогда,Занывает где то, что тоИ милее чехарда.Чью то шею, чью то спину…Что? лизать, царапать, бить?В середину, в серединуВсе ловчишься угодить.Подвернулся вниз Егорка,В грудь уперся крепкий лоб,И расправя, смотришь зоркоВ чей то зад, как в телескоп.Любопытно и ужасноИ сладело — озорно,И желанно, и бесстрастноИ грешно и не грешно.Вот команда: враз мочиться;Все товарищи в кружок!У кого сильней струитсяИ упруже хоботок.Кувыркаться, плавать, драться,Тискать, шлепаться, нырять,Снова плавать, кувыркаться,И опять, опять, опять!Кто-то крикнет, кто то ахнет,Кто то плещется рукой…Небывало, странно пахнет,Но не потом, не рекой.
Вейтесь, птички! Клейтесь, почки!Синева, синей, синей!Розовые ангелочки.Будьте проще голубей!Да, пока mon cher с mon cher'омИ с ma cher'ою ma chereНо не служит ли примеромНам пленительный пример?Вам, папаши, и мамаши,Надо быть на стороже:Ведь опасней игры нашиВсех куплетов Беранже.
1918.
Мими-собачка*
Печаль, помедли, не томи,Прошу я о простой подачке:Готов завидовать Мими,Пушистой, маленькой собачкеПустее нету пустолайки,Что лает, только подойдем,Но не отходит от хозяйки,Она ни вечером, ни днем.Порой ее зовут, голубка,Слкровище, «ma chere, ma btche.»Из под хозяйской из под юбкиЕе ничем не соблазнишь.И я б, поверьте мне, не вышел,Урчал бы, дулся, словно уж,Когда б подняв глаза повышеЯ видел розоватый душ.Когда б голубоватым газомБыл занавешен свет в глазах,И чувствовал себя я разомКак пленник и как падишах;
И я, поверь, привстав на лапах,Разширив ноздри, уши, рот,Небесный обонял бы запахИ озирал чудесный грот.А ночью, взяв чепец небрежно.Поправив в папильотках лоб.Меня погладили бы нежно,Произнеся чуть слышно «гоп!»Поверьте, я б не промахнулся.Нашел бы место, где лежать,Где лег, уж там бы и проснулся,Не обегал бы всю кровать.Как тыкался бы, как крутился,Ворочался, ворчал, визжал,А вам бы в это время снилсяВ мундире молодой нахал.В испарине устали б оба.Собачке слава прогреми:Она до самого до гробаБыла вернейшей из Мими!
1918.
Кларнетист*
(Романс)
Я возьму почтовый лист,Напишу письмо с ответом:Кларнетист мой, Кларнетист,Приходи ко мне с кларнетом.Чернобров ты и румян,С поволокой томной око,И когда не очень пьян,Разговорчив, как сорока,Никого я не впущу.Мой веселый, милый кролик.Занавесочку спущу.Передвину к печке столик.
Упоительный момент!Не обмолвлюсь словом грубымМил мне очень инструментС замечательным раструбом!За кларнетом я слежу,Чтобы слиться в каватинеИ рукою провожуПо открытой окарине.
1918