— Нет, хорошо, — сказал Валентин, — зато видна широта кругозора.
— Я, брат, без этого не могу, — отвечал Авенир, взяв платок в левую руку и вытирая смокшую шею. — Или всё, или ничего! На сладкой водице нас не поймаешь. Ни в чем не согласимся. Мы им мозги прочистим, — прибавил он, сидя уже на месте, но беспокойно выглядывая из-за спин вперед.
Направление двух основных половин Общества определилось: они не сходились ни в целях, ни в средствах. И стали по отношению друг к другу в диаметрально противоположном направлении.
Затем следовали члены, не принадлежавшие ни к той, ни к другой половине.
Митенька Воейков сидел и все время боялся, как бы не спросили его мнения о чем-нибудь или о том, к какой партии он хочет присоединиться. Но рано или поздно это должно было случиться, и поэтому он испытывал страх при мысли о том, что ему придется высказываться в присутствии стольких людей или определенно заявить себя сторонником той или другой партии. И сколько он ни напрягал мысли, никак не мог найти у себя преобладающего мнения в сторону какой-либо партии и своего отношения к обсуждающимся вопросам. Это были не общечеловеческие, близкие для него вопросы, а узкоконкретные деловые вопросы, в которых он чувствовал себя как в лесу. Поэтому он решился смотреть украдкой на Валентина и во всем держаться его примера. Но в это время раздался голос помощника секретаря, к кому-то обращавшегося:
— Вы какой партии?
Митенька оглянулся назад, чтобы узнать, к какой партии еще один человек прибавится, но сидевший рядом с ним Валентин толкнул его и сказал:
— Что же ты?… тебя спрашивают.
Митенька, покраснев, встал с нелепо забившимся сердцем и невольно оглянулся за помощью на Валентина и на других. Но все, точно сделавшись вдруг чужими, спокойно и холодно ждали его ответа.
— Я ни к какой… кажется, — сказал Митенька, покраснев еще больше. И ждал, что сейчас же все на него оглянутся, начнут смеяться.
— Ну, так значит — беспартийный, — сказал совершенно спокойно помощник секретаря и что-то записал у себя.
Митенька растерянно оглянулся на Валентина, так как ему пришла мысль, что, может быть, ему нужно протестовать против занесения его в списки беспартийных.
— Ну и я уж с тобой вместе запишусь, — сказал Валентин.
Разлад наметился не только между двумя основными группами, а и в самих этих группах появившиеся оттенки создали положение, грозившее полной невозможностью какого бы то ни было соглашения даже между членами самих этих групп.
Федюков все время сидел, как и в прошлый раз, в стороне от всех, покачивая носом сапога; он, очевидно, даже боялся, как бы кто-нибудь не подумал, что он относится серьезно к делам этого Общества. И, когда помощник секретаря обратился к нему, как к беспартийному, Федюков обиделся и еще дальше отодвинулся со своим стулом от беспартийных.
— Так вы к какой же партии? — крикнул на него Щербаков.
— Ни в какой!.. — медленно и презрительно-раздельно произнес Федюков, не глядя на Щербакова, как бы показывая этим невежливым отношением, насколько различны их убеждения — Щербакова и Федюкова.
— Так, значит, вы беспартийный? — крикнул нетерпеливо помощник секретаря, как человек, которого без толку путают.
— Я не принадлежу ни к какой партии, но вовсе не желаю, чтобы меня записывали в стадо беспартийных. Я совершенно иначе, чем они. Ни с кем не сидел и не сяду.
И он еще дальше отодвинулся со своим стулом.
— Так вы поддерживаете кого-нибудь?
— Никого не поддерживаю.
— Да бросьте вы его, задерживает только.
— Черт знает что! — говорили со всех сторон голоса возмущенных задержкой из-за одного человека.
— Будет вам с ними нянчиться, рассаживайте по партиям! — кричали сзади.
— Петруша, садись на ту сторону, — сказал Валентин, — твоя партия там.
Петруша нерешительно-тупо оглянулся на Валентина и пошел было по указанному направлению, но, дойдя до половины, махнул рукой и вернулся на свое старое место к Валентину.
— Что же ты? — сказал Валентин. — Неудобно так, ты там высказал бы что-нибудь.
— Ну ее к черту, — проворчал Петруша, тяжело, как медведь, пролезая в своих сапогах между стульями. — Я думал, хоть пить будут.
— Еще речей не говорили, — сказал Валентин.
— А после речей будут? — живо спросил Владимир. — Тогда едем ко мне на дачу; после такого дела, брат, необходимо.
После перемещений с места на место, двигания стульями помощник секретаря спросил нетерпеливо, обращаясь в сторону купцов и мещан, которые никак не могли понять, чего от них требуют:
— Расселись, что ли, там?
И, когда сзади ответили, что расселись, он попросил разрешения записать кредо отдельных групп.
Но тут посыпалось столько заявлений от желающих высказать свое кредо, независимо от партий, к которым они принадлежали, что Павел Иванович, бесплодно звонивший в колокольчик, оглянулся за помощью на Щербакова.
— Прошу не говорить всех разом. К порядку-у, — закричал злобно Щербаков, как пристав на пожаре, принявший команду от полицмейстера.
Но кому-то сзади, очевидно, нравилось производить беспорядок, и, как только начался шум от многих голосов, так оттуда послышалось дружное гуденье и топот ног.
— Ну, вот, черт их возьми! разве можно с таким народом что-нибудь делать? Орава какая-то, а не Общество!
— Звоните сильней в колокольчик-то, что вы там заснули! — кричали на председателя. И в то же время каждый из кричавших тянул руку и просил дать ему слово.
Павел Иванович, нахмурившись, стоял, очевидно, потерявшись, и оглянулся на стоявшего рядом помощника секретаря.
— Да что это их прорва какая, — сказал тот озадаченно, — надо записывать в очередь. Александр Павлович, записывайте вы!
— Сядьте на места! Слово получат только лидеры партий. Сказано вам, что лидеры только получают слово! Вы — лидер? — спрашивал раздраженно помощник секретаря у какого-то маленького дворянина, став перед ним с книжкой и загородив ему дорогу к столу, где Александр Павлович записывал в очередь.
— Я не лидер, но я не доверяю и хочу сам…
— Вот бестолочь-то! — говорили возмущенно со всех сторон.
Авенир от крика и беготни был весь мокрый и даже покрыл голову носовым платочком, смокшимся от поту.
Но что было самое трудное, так это заставить лидеров говорить по существу поставленного вопроса. Каждый пользовался вопросом, как предлогом к тому, чтобы высказать всю исключительную новизну и особенность своих убеждений, точно подозревая, что все втайне заинтересованы не вопросом, а личностью самого оратора и тем, что он носит в себе.
Когда слово взял Федюков, то разразился опять почти такой же скандал, как и в прошлый раз.
— Я не принадлежу ни к какой партии, — как-то нехотя встав и держась за спинку впереди стоящего стула, сказал Федюков с иронической усмешкой на слове партии. — Я не поддерживаю никакой группы, — продолжал он размеренно, с ударением на слове группа. — Я выступаю с критерием, быть может, далекого будущего…
— Поехал!.. слыхали уж десять раз!
— Ближе к делу! — раздались голоса.
— Я могу и хочу говорить только принципиально! — возразил заносчиво Федюков, повернувшись в ту сторону, откуда раздались восклицания. — И для меня существует только принцип, а это ваше дело для меня — вот… — Он поднял сложенные щепоткой пальцы и дунул на них.
— Что за безобразие! Потрудитесь не оскорблять собрания! — раздались голоса. — Председатель, что же вы смотрите? Призовите к порядку!
— Призываю вас к порядку! — строго сказал Павел Иванович и позвонил в колокольчик.
— Критиканы, вы не дело делать, а только языком трепать сюда забрались! — кричали с тех скамей, где сидели средней руки дворяне консервативного направления.
И что хуже всего, что оратор стал отвечать на отдельные выкрики с мест, и получилась ругань с личностями. А сзади, как всегда при всяком переполохе, сейчас же послышалось дружное гуденье. Очевидно, забравшиеся туда молодцы решили весело провести время.
— Короче говорите! — кричали все на ораторов. Но, как только кто-нибудь из кричавших сам добирался до ораторского столика, то тоже никак не мог остановиться. И все кричали уже на него.
Наконец приступили к голосованию по вопросу о цели Общества. И в результате голосования увидели, что никакой общей цели не получилось.
— Что же это такое? — говорили все, разводя руками, с удивлением переглядываясь.
Радикальная партия с Авениром во главе заявила, что она не согласна ни с чем и что, может быть, образует самостоятельное Общество с собственной целью, которую изложит вместе с программой в течении получаса, даже не выходя из зала.
Но тут все как-то невольно посмотрели на часы и закричали на них, чтобы они отстали со своим особым Обществом, что они все горла ободрали по их милости и все-таки толку не добились.