Бруту, то к Вербицкому, то к следователю). Как все кругом меня изобличает… И вялую мою торопит месть!.. Что человек, когда он занят только сном и едой? Животное, не больше… Тот, кто нас создал с мыслью столь обширной… Глядящей и вперед, и вспять, вложил в нас… Не для того богоподобный разум… Чтоб праздно плесневел он. То ли это… Забвенье скотское, иль жалкий навык… Раздумывать чрезмерно об исходе… Мысль, где на долю мудрости всегда… Три доли трусости, – я сам не знаю… Зачем живу, твердя: "Так надо сделать". Раз есть причина, воля, мощь и средства… Чтоб это сделать… (Негромко). А?.. Чтоб это сделать… Чтоб сделать – это…
Брут: Что сделать?
Розенберг (опускаясь на стул, глухо): Не знаю… Это.
Вербицкий: Тогда заткнись. (Терезе) Простите, мадемуазель.
Тереза: Ничего, я уже привыкла. (Розенбергу). Браво, господин Розенберг. (Проходит по сцене, затем подходит к столику, за которым сидит Осип). И как наши успехи?
Осип: Как видишь, не жалуемся.
Тереза: Значит, мир?
Осип: Мир.
Тереза: Вот и прекрасно… А что говорят карты?
Осип: Что жизнь продолжается.
Тереза: А еще?
Осип: Что некоторые люди смертны.
Тереза: Только некоторые?.. А как же остальные?
Осип: Про остальных им почему-то ничего не известно.
Тереза: А тебе?
Осип: И мне.
Тереза (оборачиваясь на звук дверного колокольчика): Кто это еще?
Эпизод 29
Дверь на улицу быстро распахивается и на пороге возникает фигура Пастора. Какое-то время, он стоит, прислонившись к дверному косяку, держась за сердце рукой и тяжело дыша. Небольшая пауза.
Брут (выходя из-за стойки): Я ведь вас предупреждал, святой отец…
Пастор (задыхаясь): Пожарная часть горит… Уже каланча занялась!.. Полыхает, как свечка…
Брут: Не может быть! (Бросается к окну).
Вслед за Брутом к окну бросаются остальные присутствующие.
Смотри-ка. И правда что-то горит…
Розенберг: Только этого нам не хватало.
Брут: Ну, Вербицкий…
Вербицкий: А при чем здесь, интересно, Вербицкий?
Пастор: Поспешите, дети мои. Может быть, там требуется ваша помощь…
Брут: Сейчас, сейчас, сейчас, святой отец… Дайте только собраться с мыслями… (Звеня ключами, возвращается за стойку бара).
Розенберг: А ведь это, господа, последний архитектурный шедевр Джона Пакста… Ну, надо же!.. (Вербицкому). Ты идешь?
Вербицкий: Сейчас.
Пастор: Ох, сердце… Побегу, ударю в колокол… (Убегает).
Николсен: Идемте? (Терезе, протягивая руку). Мадемуазель?
Тереза: (Осипу). Ты идешь?
Осип: Конечно.
Тереза: А ты, папа?
Брут: Минутку. (Звеня ключами, пытается закрыть денежный ящик). Чертов замок!
Осип (заглянув в бильярдную). Слышишь, Бандерес?.. Каланча горит. Пошли, посмотрим.
Следователь (складывая в папку бумаги): Если можно, подождите меня тоже.
Тереза: Папа, ты идешь?
Брут: Идите, я сейчас.
Тереза: Господин следователь. Догоняйте. (Уходит под руку с Николсеном и Осипом).
Брут (борясь с ключами): Чертов замок!..
Бандерес (появляясь на пороге бильярдной): Ну что тут у вас?
Розенберг: Пожарная часть горит… Вон, Вербицкий накаркал… Ну что, идем, наконец?
Бандерес: Надо пойти посмотреть. (Уходит вместе со следователем).
За окном неожиданно вспыхивают отсветы далекого пожара.
Брут (справившись, наконец, с ящиком): Ты только посмотри, как полыхает. Странно, что Гонзалес раньше ничего не заметил. (Гонзалесу). Ты что, проспал?
Гонзалес мычит.
Розенберг: Пошли, пошли.
Брут: Не волнуйся, без нас не сгорит. (Кричит). Александра!.. Александра!..
На пороге появляется сонная Александра.
Присмотри-ка тут, пока нас не будет. Мы скоро вернемся.
Александра: Хорошо, господин Брут… А что случилось?
Брут: Ничего. Пожарная часть горит.
Александра: Ах!
Вербицкий: Не бойтесь, мадемуазель. До нас не дойдет. (Быстро уходит вместе с Брутом и Розенбергом).
Эпизод 30
Пауза.
На сцене остаются Александра и Гонзалес.
Александра медленно идет по сцене между столиками, время от времени ставя на место стулья, пока не оказывается возле сидящего у окна Гонзалеса.
Александра: Смешно, правда?.. Побежали на пожар, как маленькие дети… (Протянув руку, дотрагивается до шторы). Тебе нравится такой цвет?..
Гонзалес мычит.
Неужели нравится?.. А по-моему, он сюда совсем не подходит. Тут нужен красный или оранжевый. Или, в крайнем случае, темно-желтый, но только, конечно, не такой как этот…
Гонзалес мычит.
(Вновь идет по сцене между столиками, негромко). Если бы я была здесь хозяйкой, то устроила бы все по-другому… Вместо штор можно было бы повесить жалюзи, а вместо этой глупой люстры – несколько бра, потому что люди любят полумрак и не хотят, чтобы вокруг было слишком много света… Ну, конечно… Ведь никто не хочет, чтобы все видели твои морщины, прыщи и вторые подбородки… (Медленно идет по сцене).
Короткая пауза.
А тут я бы поставила несколько кресел… Знаешь, таких бархатных, с высокими спинками, так что когда человек сидит, его не видно ни с боков, ни со спины… Я видела такие в городе, в какой-то кофейне, когда мы ездили хоронить дядю… (Остановившись в центре сцены). А потом я бы все покрасила здесь в розовый цвет. И потолок, и стены, и пол. И постелила бы розовые скатерти с розовыми салфетками, а еду подавала бы на розовой посуде, а кофе – в розовых чашечках… Как замечательно! (Негромко смеется).
Гонзалес мычит.
Жаль только, что я никогда не буду здесь настоящей хозяйкой, как, например, мадемуазель Тереза?.. А знаешь почему?.. Потому что я скоро выйду замуж за одного генерала, с которым мы обручились прошлым летом… У него есть огромный замок на Южном озере и трехэтажный дом в столице, и когда он меня увидел, то сразу спросил, не хочу ли я стать его женой… (Негромко смеется).
Гонзалес мычит
Только никому не говори об этом, потому что если господин Брут узнает, что я тебе это рассказала, он будет ругаться… Ты ведь знаешь, какой он суеверный, наш Брут. Думает, что если что-нибудь заранее скажешь, то оно уже никогда не исполнится. Поэтому он просил меня, чтобы я никому ничего не говорила до тех пор, пока мой генерал не вернется с войны… Ты даже представить себе не можешь, сколько у него врагов! Поэтому лучше, если мы будем держать язык за зубами. Верно, Гонзалес?
Гонзалес мычит и размахивает руками.
Ах, если бы ты только видел, какой у него замок, в котором мы будем жить!.. Двадцать больших комнат и все выкрашены в мой любимый розовый цвет, так что от этого может даже закружиться голова!..
Гонзалес мычит.
Видишь теперь, как мне повезло?.. А знаешь, почему?.. Потому что Бог всегда помогает тем, у кого трудная жизнь и кому не у кого попросить помощи.
Гонзалес сердито мычит.
Только не говори, пожалуйста, что Он далеко и ему нет до нас никакого дела, как говорит этот противный Розенберг… Он все-таки Бог, значит – видит все, что твориться на земле. И тебя, и меня, и даже собаку Розенберга, хотя все, что она умеет – это лаять и гадить под нашей дверью…
Гонзалес мычит и машет руками.
А хочешь, потанцуем, пока никого нет?.. Я, наверное, уже сто лет ни с кем не танцевала… (Подходя). Хочешь?
Гонзалес мычит.
Ну, что ты испугался, дурачок?.. Это же совсем не страшно… Дай-ка мне руку… Смотри, кладешь ее сюда, а в другую берешь мою… Вот так… А теперь,