Да, господин Брут…
Следователь (Терезе): Я думаю, что вам было бы лучше пойти к себе, мадемуазель. (Александре). И вам тоже… И кто-нибудь, пожалуйста, пошлите немедленно за врачом!.. Господин Вербицкий!..
Александра гасит свечи и исчезает за дверью кухни.
Вербицкий: Боюсь, что это не совсем возможно, господин следователь… Наш доктор, видите ли, умер в прошлом году перед самым Рождеством, и с тех пор его обязанности исполнял господин пастор, поскольку он когда-то закончил ветеринарные курсы и мог отличить клизму от градусника.
Следователь (не совсем уверенно): И что прикажите теперь делать?.. Надо ведь хотя бы проверить пульс и осмотреть рану… Что если господин пастор еще жив?
Розенберг: Вот и проверьте… Вас ведь учили, как надо вести себя в подобных ситуациях?
Махнув рукой, Следователь молча опускается на корточки возле тела и проверяет пульс. Пауза.
(Поднимая голову). Пульса нет.
Тереза: Папа!..
Николсен (не отрываясь от блокнота): И что теперь?
Следователь (поднимаясь): Я знаю только одно. Если нет врача и некому официально засвидетельствовать смерть потерпевшего, то тело не может быть предано земле, а владелец его по-прежнему считается юридически дееспособным… Таков закон. (Громко). Господа. Попрошу никуда никому не уходить. Будем делать пока то, что в наших силах. (Достает из кармана рулетку, Николсену). Помогите мне, господин Николсен… Возьмите рулетку и встаньте там, где стоял господин Брут… Надо измерить расстояние от тела до того места, где стоял стрелявший.
Брут: О, Господи… (Терезе). Иди к себе, дочка.
Тереза: А ты?
Брут: Я справлюсь… Иди, иди… Тебе надо отдохнуть…
Тереза: Хорошо, папа. (Уходит, поцеловав напоследок Брута).
Эпизод 25
Пауза.
Пока Следователь и Николсен замеряют расстояния, все остальные возвращаются на свои места.
Бандерес (опускаясь на стул): Дела. (Взяв карты, негромко). Ну, что?
Осип: Ходи.
Бандерес: Пас.
Осип (негромко): Принял.
Бандерес: Пас.
Осип: Принял.
Бандерес: Пас.
Осип: Принял.
Вербицкий: Любопытно, что в прошлом году умер доктор, а теперь вот пастор. Мне кажется, в этом есть какая-то закономерность. Один лечил тело, а другой души, а померли оба безо всякой разницы, что один, что другой. Не дай Бог, конечно, если еще помрет госпожа бургомистр, так мы вообще останемся без начальства. Есть еще, конечно, полицмейстер и начальник пожарной части, но полицмейстер третий год разбит параличом, а начальник пожарной части объявил себя стихийным мистиком и с утра до вечера читает Сведенборга, не думая о том, что если из-за его халатности вдруг сгорит пожарная часть, то мы лишимся последней городской достопримечательности, потому что во всех путеводителях сказано, что нашу пожарную часть вместе с каланчей проектировал сам Джон Пакстон.
Розенберг: Вербицкий…
Вербицкий: Что?
Розенберг: Заткнись.
Вербицкий: Тебе что ли, легче будет, если я буду молчать?.. Ну, пожалуйста. Молчу.
Осип (негромко); Взял.
Бандерес (негромко): Пас.
Осип: Перебор.
В помещении раздается тихий стон.
Вербицкий: Что это? (Оглядываясь). Это опять ты, Розенберг?
Розенберг: Кто-то, кажется, обещал молчать.
Вербицкий: Ты что, не слышишь?.. Кто-то стонет.
Николсен: Кажется, я тоже слышал.
Стон повторяется.
Вербицкий: Господи, да это же пастор!.. (Вскочив со стула). Он жив!
Розенберг: Господин следователь сказал, что нет.
Следователь: Ну-ка, ну-ка… (Подойдя к лежащему). Господин пастор… Вы меня слышите?
Пастор негромко стонет.
Вербицкий: Слышите? Он жив!
Следователь: Господин пастор!..
Пастор стонет
(Стягивая с лица Пастора простыню). Похоже, что в самом деле…
Николсен: Вот это номер!
Брут (слабо): Не может быть… (Поднявшись со стула, подходит к лежащему.) Дай мне стул, Розенберг…
Розенберг быстро подвигает Бруту стул. Тот почти падает на него. Пастор стонет.
Следователь: Дайте-ка, я проверю пульс.
Бандерес (продолжая играть): Ничего себе пистон… Выходит, ты промазал, Брут?
Брут (слабым голосом): Уйди к черту, идиот…
Бандерес: С такого расстояния не попадет только слепой.
Вербицкий: Бандерес!.. Попридержи, пожалуйста, свой язык.
Бандерес: А что я такое сказал? (Осипу). Ты видел?.. Промазать с такого расстояния…
Осип: Бывает. (Швыряя на стол карту). Пас.
Теперь до конца 27 эпизода, Бандерес и Осип будут играть в карты, негромко перебрасываясь карточными терминами "пас", "принял", "перебор", "пропустил" и прочее.
Следователь: Пульс вполне сносный.
Розенберг: А вы что нам говорили пять минут назад?
Следователь: Я не доктор, господин Розенберг. (Понизив голос). Скажите лучше спасибо, что он вообще жив, этот ваш пастор, который зачем-то разгуливает по ночам, завернувшись в простыню! (Пастору). Как вы себя чувствуете, святой отец?.. (Зовет). Господин пастор… (Неумело машет перед лицом лежащего рукой).
Пастор (хрипло): Где я?
Розенберг (в полголоса): Можно смело поручиться, что не в Раю.
Вербицкий: Розенберг!.. (Пастору). Вы снова с нами, святой отец. В кругу друзей…
Розенберг (вполголоса): Чертов лицемер.
Неожиданно громко всхлипнув, Брут плачет, вытирая слезы рукой.
Розенберг: Что это с тобой, Брутик?.. Слава Богу, все позади, никто не умер, все живы… Ну, перестань, перестань…
Брут: Сейчас пройдет… (Плачет).
Николсен: Это он от радости. Такое случается.
Пастор: Кто это плачет?
Розенберг: Это наш Брутик плачет.
Пастор: Брутик? (Протягивая руку). Помогите мне сесть.
Вербицкий и Следователь помогают Пастору подняться и сесть на пол.
(Медленно стягивая с себя простыню). Все так и плывет… Не могу утверждать с уверенностью, но кажется, мне привиделась молния Господня, которая ударила меня в грудь… Что это было?
Розенберг: Ничего особенного, святой отец. Просто нашему Брутику вздумалось открыть охоту на служителей культа, и тут вы ему как раз и попались под горячую руку… Бах! Прямо из револьвера.
Вербицкий: Розенберг!
Пастор: Выходит, это была не молния Господня?
Розенберг: Ну, это с какой стороны посмотреть.
Пастор: Но зачем? Зачем?
Брут: А зачем вы нарядились в эту чертову простыню, дьявол бы вас забрал вместе со всеми вашими святыми потрохами?.. Да еще подкрались тихо, словно, разбойник, зная, что у всех у нас нервы, как натянутые струны!.. Скажите еще спасибо, что я промахнулся.
Пастор: Господи, но ведь вы могли меня убить!
Брут: В следующий раз я так и сделаю.
Вербицкий: Брут…
Пастор: Не слова больше, сын мой!.. Ни слова больше… Или ты не знаешь, что все сказанное рано или поздно возвращается, чтобы обрушить на нас свой гнев?
Брут: Идите к дьяволу, святой отец, и притом вместе со всеми вашими суевериями… (Поднявшись со стула, делает несколько неуверенных шагов). Ноги, как будто каменные… Надо пойти, сказать Терезе. (Медленно идет по сцене, затем остановившись возле дверей кухни). Александра!..
Александра появляется в дверях.
Видишь. Все обошлось… (Негромко). Только не надо больше плакать.
Александра плачет.
Ну, хватит, хватит. Прекрати… Видишь, никто не умер, все живы. (Сквозь зубы). Я же сказал, довольно. (Поднимаясь по лестнице). Пойду, скажу Терезе.
Александра (сквозь слезы): Да, господин Брут. (Исчезает).
Брут уходит. Короткая пауза.
Эпизод 26
Следователь (Пастору): Может быть, теперь вы объясните нам, зачем вам понадобилось надевать на себя простыню и разгуливать в ней посреди ночи по городу?
Пастор: Боже мой, неужели не понятно?.. Ну да, я увидел эти простыни, которые сохли на заднем дворе и которые натолкнули меня на мысль, что если вдруг вам всем явится призрак, то увидев его и испытав небольшое потрясение, вы, может быть, захотите помолиться за грешную душу нашего Дональда. (Встав на четвереньки, медленно ползет к свободному стулу, остановившись на