крепкий, как соблазн вина.
Ох, боги, как я соскучилась, соскучилась, соскучилась…
Губы мои были слишком заняты, чтобы выговорить эти слова, но они бились в каждом ударе сердца. Пожалуй что, стыдно чувствовать себя такой ущербной без другого человека. Я всю жизнь училась изящно глотать потери. Но как же иссохла за эти недели без него.
Мы не унимались по пути к комнате, урывали там поцелуй, тут прикосновение. А когда добрались наконец до дверей, я вбила ключ в замок, толкнула, и мы, неловко перепутавшись руками и ногами, ввалились внутрь. Дверь затворилась. Было тихо, не считая дивного звука нашего единения – прекрасного, рваного ритма его дыхания, шороха одежды под пальцами и шелеста кожи о кожу.
– Я соскучилась! – выдохнула я между поцелуями.
– Я тоже. – (Два слова пощекотали мне шею, стон подступил к горлу.) – Ты не представляешь как.
Боги!
Я жалась к нему, пока нам не встретилась стена. Мои губы снова отыскали его рот, руки возились с уцелевшими пуговицами мундира. Мне хотелось касаться его везде, заново знакомиться с его углами и плоскостями, тонуть в горячем жару его кожи.
Я уткнулась лицом ему в шею. Лизала, целовала, пощипывала, впитывая вкус соли с легчайшим оттенком железа, пока руки споро управлялись с последними пуговицами мундира и добирались до простой холщовой рубахи под ним. Он испустил стон, крепко прижал меня к себе, а моя ладонь накрыла его живот, с наслаждением ощутив, как поджались мышцы от этого прикосновения.
Я чуть отстранилась, чтобы его увидеть, хоть он и не отпускал меня от себя.
Багровые синяки рассыпались по его коже увядшими лепестками. Иные были с мой кулак. Красный воспаленный порез, на вид давностью в несколько дней, выгибался над ключицей.
Я приоткрыла рот, но сказать ничего не успела – Макс снова овладел моими губами.
– Ничего, – бормотал он между поцелуями. – Это ничего.
Его руки добрались до одежды, стянули через голову мою пропотевшую безрукавку. И сорочку под ней. От его теплых, требовательных и нежных касаний связных мыслей как не бывало. Сгинули все тревоги. Осталась только всепоглощающая потребность заполучить его себе, в себя – хорошо бы, всего целиком.
Мы повалились на кровать. Я опрокинулась первой, он готов был упасть следом, но вдруг задержался.
Лицо его совершенно переменилось. Морщинка смяла брови, неповторимые губы искривились книзу. Глазами он обнимал мое обнаженное тело от бедер и вверх, но теперь во взгляде темнело не только желание.
– Это ничего, – повторила я за ним. – Ничего.
Я не дала ему времени ответить – дернула к себе и после долгого поцелуя взобралась сверху, обхватив его бедрами. Его ладони обнимали меня за пояс, гладили грудь, бедра, словно заучивая изгибы наизусть.
– Откуда это? – пробормотал он, обводя круглый синяк под левой грудью.
Я подняла бровь:
– У меня? Ты бы на себя посмотрел. – Я куснула его в красный рубец на плече. – Как это вышло?
Я опустилась на него, упиваясь его теплом. Мгновение я любовалась его изысканными формами, картой проступающих под кожей мышц. Скользнула губами ниже, еще ниже, к полузалеченной царапине на ребрах. Провела по ней губами и улыбнулась ему в бок, почувствовав, как он дергается, сдерживая смешок от щекотки.
– А это? – бормотала я.
Еще ниже. К отметине на бедре, уходящей под пояс штанов. Я медленно расстегнула их, оттянула, чтобы целиком рассмотреть рану. И не только ее.
– А это? – шептала я, прижимаясь к ссадине губами.
– Говорю тебе, это…
Он сказал что, но вышло невнятно, как сдавленный стон, потому что я тем временем прошлась губами по всей длине. Мягко, губами и языком, трогала кончик, двигаясь медленно, расслабленно. Наслаждалась его вкусом. Наслаждалась его участившимся дыханием. Наслаждалась, не видя, но ощущая, как он напрягся каждой жилкой.
Потом он снова прижал меня к себе и припал губами к губам в долгом отчаянном поцелуе, перевернув и притиснув к постели.
– Что это меня вечно допрашивают, – пробормотал он. – С первой минуты, как ступила на мой порог, всё только обо мне. А давай-ка о тебе!
Он оторвался, критически оглядел мое тело:
– Это откуда?
Он припал губами к двухнедельной давности порезу на плече – подарочек от рапиры Нуры на учебной площадке.
– А… это?
Его губы скользнули ниже, к большому багровому рубцу на ребре.
– Ты, я вижу, тут не бездельничала.
Внизу у меня все натянулось, горело желанием. Дыхание срывалось. Но я, как могла небрежно, бросила:
– Без дела не сижу.
– Хм, без такого дела? – Он добрался до ожога на наружной стороне бедра – такого свежего, что я со свистом втянула в воздух от примешавшейся к удовольствию боли.
– Предпочитаю жизнь, полную волнений, – выдавила я.
– Точно. – Он беззвучно ухмыльнулся в синяк на моем колене. – Тем и хороша в числе прочего.
– Еще бы ты спорил!
Теперь он дышал мне на внутреннюю сторону бедра. И еще выше.
О боги. Боги…
Время остановилось. В крови билось желание.
Я выгнула шею, чтобы взглянуть вниз, и Макс поймал мой взгляд. Спутавшиеся волосы падали ему на лоб. Усмешка кривила уголок рта – как всегда, левый. Под таким углом мне виден был порез у него на плече, выпуклые, обрисованные светом мышцы. Он был красив. Но не от красоты у меня захватило дух. От чистой, всепоглощающей любви в его взгляде.
– Это верно, – сказал он. – Не поспорю.
Потом он припал ко мне губами, и наслаждение разом пронизало меня так, что невозможно стало дышать. Я выгнулась, комкая в руках простыню. Беспомощный стон вырывался из горла, но я его не замечала, пока губы Макса не оторвались от меня, чтобы вымолвить:
– Тисаана, еще один такой стон…
Голос его умолял, звучал тихо и сипло. Я не могла говорить. Я едва дышала. Но когда его язык вернулся на прежнюю долгую, полную препятствий дорогу, я нашла способ ответить. Что за слова лились из меня? Теренские, аранские, вперемешку? Мольбы, проклятия? Не знаю. Мне было все равно.
– Умница, – усмехнулся он, не отрываясь.
Но мне было не до слов – мне было ни до чего, кроме движений его языка, одновременно слишком сильных и недостаточных, слишком нежных и слишком грубых.
В меня проникли два пальца, бедра мои вздыбились, и все кончилось. Я развернулась, отдаваясь налетевшей и разбившейся волне наслаждения. Я еще дрожала, когда Макс, поцеловав в последний раз в средоточие бедер, надвинулся на меня. Я вся превратилась в один нерв, во мне остались одни инстинкты. Я охватила его собой, нашла его рот. Мало. Мне нужно было больше, ближе, нужно было дышать в