необычное, настораживающее.
– Что там? – пробормотал гладивший мне пальцы незнакомец, заметив, что я отвлеклась.
Он был совсем близко. Так легко было бы раствориться в бездумных удовольствиях. Так уютно, если сравнивать с окружившими нас сложностями.
Но я, сама не слишком понимая почему, отодвинулась:
– Мне пора.
Кадуан, когда я втиснулась на лавку рядом, даже не оглянулся. Погонял в стакане остатки вина.
– Дурная у тебя привычка, – буркнул он, – замечать меня, когда мне хочется быть незаметным.
– Мне уйти?
– Нет. – Он метнул на меня тяжелый взгляд из-под век, задержал его. – Нет, не уходи.
Я посмотрела на его почти опустевший стакан. Наверняка не первый.
– За что пьем?
Едва заметная улыбка.
– За день рождения доброго друга. Который сам за себя не выпьет.
– О… – Я закусила губу.
Много у него будет таких одиноких дней рождения.
– Он бы стал королем куда лучше меня, – продолжал Кадуан, глядя в свой стакан. – Он и должен был им стать. Просто смешно, что этот титул достался мне. Надо бы ввести закон: если отстоишь в ряду наследников больше чем на десять шагов, отступись.
– Теперь ты король. Мог бы ввести такой закон.
– Пожалуй, мог бы. – Кадуан моргнул.
– Вот видишь? – Я наклонилась к нему. – Нововведения, король Кадуан.
Матира, я напилась! Нельзя было так напиваться. Я бы не удивилась, если бы он оскорбился. Но он ответил с коротким смешком:
– Нововведения. Да, может быть. Но даже так… – Взгляд его ушел вдаль, лицо стало серьезным. – Я все думаю, как много людей нужней меня могли бы жить. Среди них были самые блестящие умы из всех, кто ходил по земле. Глядя на тот вскрытый труп, я все думал, сколько других, умнее меня, могли бы стоять на моем месте и сложить то, что у меня не складывается. А живым ушел я.
У меня пересохло во рту. Я сделала большой глоток.
Я ни на миг не забывала о письме в кармане – и о запрете в этом письме. Кадуану нужны ответы, но ему не дозволено искать их в Нирае.
Мне не хотелось ему говорить. Не сейчас.
Но, отняв стакан ото рта, я встретила его упорный, раздевавший меня до нитки взгляд.
– Как я понимаю, – сказал он, – ты получила письмо от отца.
Я окаменела и без слов выругала себя за отказ от невысказанного обещания.
Отсутствие ответа вполне заменило ответ.
– Догадываюсь. – Кадуан откинулся к стене. – В Нираю не едем.
– Не едем. – У меня слова шли туго.
– Лично я совершено ошеломлен, – объявил он и залпом допил вино.
– Даже если я не согласна, не мне оспаривать его решения.
Кадуан дернул ртом.
– Трусливое решение, – пробормотал он в свой стакан.
Я вспыхнула. Пришлось загнать обратно в глотку рвавшиеся из нее резкие слова.
– Ты пьян, – только и сказала я.
– Пьян. А еще я прав.
Он сел прямо, подался ко мне. Неловкое, неточное движение – он, должно быть, не хотел придвигаться так близко, что едва не ткнулся лбом мне в лоб. Даже в темноте зала глаза у него светились цветом пробившегося сквозь листву луча – как будто в них просвечивал его гнев.
– Скажи мне вот что, тиирна, – заговорил он. – Почему ты хранишь ему такую верность?
– Я не тиирна.
– Ты тиирна.
Я фыркнула:
– Нет, я…
– Не годишься? Кому? Твой отец безраздельно властвует в Уделе. Думаешь, пожелай он, не заставил бы тебя принять? – Голос его смягчился, будто сочувствие вытеснило гнев. – Думаешь, о нем не шептались в других домах? Эта власть ему не предназначалась. Она принадлежит твоей матери. И тебе.
Я покачала головой. Однако в памяти уже зашевелились обрывки воспоминаний. О той ночи, когда отец держал меня за горло, и проблеск белого, и голос матери…
– Мать нездорова. А я…
– Не так послушна, как твоя сестра?
Я задохнулась. И отшатнулась от него, прорычав:
– Не смей так говорить о моей сестре!
– Я… – Его лицо тотчас отразило раскаяние.
– И не смей говорить о моих родных, как будто знаешь их лучше меня!
Он еще чуть-чуть подался ко мне:
– Эф…
В моем имени звучало извинение, и объяснение, и мольба – все сразу. Ни у кого мое имя так не звучало. Никто не вкладывал в него столько нежности, и как же мне это нравилось.
Именно поэтому я, не раздумывая, все это задавила.
– Сожалею, что ты не дождался угодного тебе ответа. Сожалею, что ты ненавидишь его за то, что он пытается сделать тебя чем-то вопреки твоему желанию. За то, что он никогда не допустит, чтобы наш дом постигла судьба твоего.
Как он изменился в лице! Вздрогнул, как от удара. А потом глаза загорелись, взгляд стал острым, губы приоткрылись, и я не без удовольствия изготовилась к схватке – изготовилась встретить что-то знакомое, и болезненное, и бесспорно заслуженное.
Но нас оборвал оглушительный звон.
Вылетело большое стекло в стене напротив – за ним виднелись листва и небо, а осколки засыпали пол. Гости повскакали с мест, посыпались пьяные ругательства. Мы поднялись среди разбегающихся по залу шепотков.
Я не смотрела на окно.
Мой взгляд притянула лежавшая на полу стрела, обернутая материей. На острие горел странный огонек, а шагнув ближе, я разглядела рассыпавшийся вокруг голубой порошок.
– Что это… – начала я.
Закончить не успела – Кадуан, ухватив меня за плечо, дернул назад.
А мир стал белым.
И разлетелся вдребезги. Меня встряхнуло так, что лязгнули кости. Я ударилась спиной в стену – на другом конце зала.
Я ничего не видела – только темнота и плавающий в воздухе синий дым. Половицы подо мной покорежились, расщепились. Я смотрела в ночное небо за проломом потолка. На мне лежало что-то тяжелое. Кадуан, сообразила я, выворачиваясь из-под него. По правому плечу, прижатому его телом, разливалось теплое. Кровь. Его.
Я не готова была к вспышке паники, которую принесло это понимание.
Я зажала рукой его бок, пытаясь унять кровь:
– Ты ранен.
Кадуану было не до того. На его лице отразилась мысль, вытеснившая боль.
– Люди, – процедил он.
Только это и успел сказать, прежде чем пол с громким треском провалился под нами.
Глава 35
Тисаана
Не знаю, чего, собственно, я ожидала. Может быть, чего-то наподобие крепости с чугунными решетками и перекрученной сталью или теряющейся в грозовых тучах темной башни. Но когда вычерченная Максом стратаграмма перенесла нас на желтоватую, как кость, плиту посреди бурного моря, у меня слова застряли в горле.
Здание из полированного белого камня уходит вершиной в морской туман над головой. Стены чуть