– Ты любишь джаз, Джин? – спросил вдруг Берди.
– Да.
– Кого предпочитаешь: Эллу, Сэчмо или Брубека?
Джин одобрительно кивнул головой.
– А старые ньюорлеанцы тебе нравятся?
Когда они умолкли, чья-то тень скользнула по стене и скрылась за дверью.
– Начинается, – сказал Берди.
Джин повернулся лицом к двери.
Вскоре тень обрела плоть. Это был итальянец Доминико. Он подкрался к Кэну и, положив ему на плечо руку, как ни в чем не бывало сказал:
– Пойди к «джону».
Кэн не рассердился. Он молча поднялся, а когда вскоре вернулся, то разбудил Мэта с теми же словами:
– Сходи к «джону».
Мэт чертыхнулся, но встал и, возвратившись, разбудил Сонни.
– К «джону»! – начал было Мэт.
– Знаю! – перебил его Сонни. – Я уже играл в эту игру в дивизии «Олл-америкэн», – он закрыл глаза и тотчас же уснул.
Вот тут-то и сыграли подъем.
Удары о стальную рейку чугунной битой были настолько внушительными, что даже царица унылых земель Северной Каролины – гадюка и та с любопытством высунула из расщелины свою плоскую голову. Чак вошел и грохнул:
– Джамп!
Глава четырнадцатая
Из дневника Джина Грина, доставленного майору Ирвину Нею, начальнику спецотдела общественной информации[68]
(Перевод Г. П.)
1 августа
…Удивительное дело – я начал писать дневник. С чего бы это? От одиночества? А может, это желание познать себя или… поиски опоры в себе?!
Берди как-то сказал: «Сфотографируй свое плечо и опирайся на него до последних сил».
Как-то Ч. заставил нас с Берди вырыть саперными лопатками по окопу и наблюдать из него за «приближающимся противником».
Мы просидели в касках в щели окопа около четырех часов. В помещении в этот день было 100 градусов по Фаренгейту. Мы чуть не рехнулись… Откуда было брать силы? Собственное плечо?
Берди – удивительное существо. Внешне – расслабленный, хилый, рассеянный, сентиментальный. Внутри – семижильный. Он, как подлодка, состоит из отсеков. Затопят один – задраит люки и переборки – живет. Затопят второй – снова перекроет все ходы сообщения.
И вместе с тем он очень уязвимый, особенно в мелочах. Бастер его донимает одними и теми же вопросами.
– Ты бы убил Мэта?
– Нет… Не знаю… Не думаю.
– А Сонни?
– С чего бы это?
– А если бы тебе приказали?
– Все равно.
– Значит, ты не будешь носить зеленый берет.
– Буду.
– А Ч. убил бы?
– Убил…
– То-то.
Бастер оправдывает насилие. Он говорит, что волки, вышедшие на охоту, не должны притворяться собаками…
7 августа
В конце недели у нас был бой с Сонни. Он мастер карате. Он и японец Кэн.
Наш инструктор-сержант Дадли сказал, что мы должны драться не условно.
За день до этого была такая ситуация.
Мы работали в спарринге с Сонни. Вошел мастер-сержант Галифакс.
– Ну-ка, – сказал он, – чтобы закруглиться, давайте уточним характеристики.
Вначале мы не поняли, о чем он говорит.
– Пять раундов по всем правилам. А потом экзамен по «похищению людей».
Начался бокс.
В четвертом раунде Сонни неудачно ушел с ударом от каната, не рассчитав дистанцию.
Я его встретил прямым. Он поплыл. Я обработал его корпус – он отвалился на канаты и сполз на пол.
Мне не хотелось отправлять его в лечебницу, и, когда он поднялся, я вложил ему всю серию в перчатки.
И храни его господь: прогремел гонг.
Сонни – равный среди равных, но все-таки и здесь к нему относятся презрительно.
Неграм всегда сначала обрубят корни, а потом, когда они приживутся на чужой земле и хватят лишку солнца, напоминают, что вы, мол, парни, не отсюда. Талантливых, мол, много, но где ваши корни?
Я равнодушен к этим проблемам и раньше просто никогда о них не думал. Но ведь и я теперь на вопрос «Кто вы – русский?» – переминаюсь с ноги на ногу.
До смерти отца, до всей этой странной кутерьмы вокруг, я не задумывался над тем, что я русский, что русский – это не англосакс, что это что-то «не совсем то»…
Сейчас самое желанное для меня – ночь. Сон – это мой просвет, прорыв из дневного бреда.
А может, у меня до предела уплотнен день и поэтому слишком спрессованы ночные просветы?..
Идет Д., нужно кончать писать… Мне что-то не нравится навязывание дружбы с итальяшкой…
10 августа
…Оказывается, я лучше всех работаю с пластмассовой головой.
…Манекен подключен к электрическому сигнальному щиту. Ты стоишь против него: он твой враг. Бери палку. Удар! Голова упала на грудь: четверка.
После удара голова запрокинута: зажглась красная лампочка – пятерка.
Удар в переносицу – резко, ребром ладони (я уже набил себе ороговевший бугор на ладони не хуже, чем у Ч.).
Точный удар – и голова куклы безжизненно свесилась. Красный свет – пятерка.
Нужно бить не только точно, но и резко.
Не просто резко, но и мгновенно. Дадли сказал:
– В вас есть и сила, и злость, Джин. Меньше раздумывайте.
И еще он сказал как-то:
– Ведите себя как в Си-130 перед прыжком. Все, что было, – позади. Подойди к люку и войди в ночь как нож в масло… Думать нужно только о том, где и как провести отпуск.
Итак, о Дадли
Мы с Сонни работали карате. Я сделал неудачный финт, и он выбросил меня за мат.
Но и Сонни попался на разрыв. Я чувствовал, что ему больно. У него от боли взмокла шея, но он все же переборол боль. Так бывает, когда сумеешь отстраниться и сконцентрироваться в одной точке.
Сонни вырвал руку из тисков, бросился мне под ноги, и в неожиданном захвате, растянув мне мышцу правой руки, применил клинч и начал ломать мне шею в ординарном нельсоне. Силы покидали меня. Дважды в моих глазах гас свет, словно кто-то под прессом отделял мою сетчатку. Затем он легко перевернул меня, прижал лопатками к мату и вдруг отпустил.
– Ты его не дожал, – сказал Дадли. Я услышал это откуда-то словно из-под воды. – Отпустил?
– Нет, сэр.
– Что нет?
– Я его положил на лопатки, сэр.
– Почему ты его перевернул?
– Я хотел зафиксировать победу, сэр, – спокойно ответил Сонни.
– Принеси-ка два кирпича, черномазый.
Сонни не двинулся с места.
– Ты меня слышишь?
Сонни поднялся с мата. Поднялся и я. Встал со стула Дадли.
– Принеси-ка два кирпича, – повторил приказание Дадли.
Сонни вышел из тренировочного зала.
– Простите, сэр, – вежливо обратился я к Дадли. – Вам действительно хотелось, чтобы он сломал мне шею?
Дадли сразу не отреагировал. Он велел мне встать в строй и только потом заметил, что я за последнее время излишне оживился.
– Что ж, – не удержался я. – Мы обмялись и уже не те, которым когда-то швыряли в лицо «фетигз» на номер больше и чуть ли не на физиономиях мазали несмывающейся краской наши номера.
– В этом вовсе не ваша заслуга, – сказал Дадли. В дверях появился Сонни с двумя кирпичами в руках
– Положи их на подоконник один на другой.
Сонни положил.
– Ударь!
Он изо всех сил ударил по кирпичам ребром ладони.
– Вот какая у тебя клешня! – сказал Дадли. Кирпичи развалились на множество кусков и осколков.
– А на твоем месте, – сказал он мне, – я был бы оскорблен снисхождением.
11 августа
У нас пехоту называют «прямой ногой»… Мы-то, мол, рождены для прыжков с парашютом. Приземляемся – пружиним. Идем по дну в аквалангах – пружиним. Ходим по земле, оттопырив губы перед пехтурой, – тоже вроде пружиним…
Наш центр, куда сходятся все нити спецслужб, называется «Смоук-Бом-Хил» – гора дымовых бомб. Но мы их не возим, не летаем с ними, не стережем их. Мы сами бомбы.
Сегодня был наш пятый прыжок. Высота 1200 футов – теперь пройденный этап. В третий раз шел за мной к люку Доминико. Он ведет себя престранно; то слишком предупредителен, то сквозь зубы отвечает на любой вопрос. Я спросил его как-то:
– Что с тобой, Дуче?
Он ответил:
– Для кого Дуче, а для кого Доминико. – И тут же спохватился: – Слишком долго, – говорит, – ко мне карта не идет. – Это было сказано на картежном слэнге.
Сегодня нам прикололи на грудь серебряные крылья. Ч. поздравил меня. Но я его ненавижу.
15 августа
Вчера были затяжные прыжки с парашютом.
Я прыгал вслед за Кэном.
Кэн впервые был разговорчив. Он обещал заняться со мной японским карате, чтобы в самом начале боя научиться по-настоящему «укорачивать руки» противника.
– И орудовать ножом научу, – пообещал Кэн. – Нож лучше «кольта». Я бросаю его без ошибки на сорок пять метров. А вечером, если уметь хорошо бросать «спринг-найф», можно свести счеты с кем угодно. Кстати, Дуче здорово бросает ножи, – заметил ни с того ни с сего Кэн.