Читать интересную книгу Джин Грин – Неприкасаемый. Карьера агента ЦРУ № 014 - Гривадий Горпожакс

А Джордж Вашингтон Смит, кем-то резко разбуженный, ошалело вскочил, спрыгнул на пол, натянул сгоряча мои «джамп-бутсы» и не пробежал и шага – в казарме прогремел взрыв. Кто-то положил в мою бутсу 50-граммовый заряд Ку-5.

Два часа спустя бедняжке Джорджу ампутировали правую ногу чуть повыше коленного сустава.

Смит, естественно, не смог вспомнить, кто его разбудил, не держал он злобы ни на кого из команды. Ничем не кончилась эта странная история. А Джорджа утешали все как могли, сочинив ему версию о приказе Мидлборо насчет «приличной пенсии» бывшему геройскому рэйнджеру.

«Мало у тебя злобы, Грин», – вспомнились мне слова Ч.

Сначала нож, потом мина, а что теперь?

11 сентября

У нас была проверка на жестокость. Я нахожусь в закрытом помещении у пульта управления с рядом кнопок, на каждой из которых обозначены величина напряжения, определяющая силу удара – от 15 до 450 вольт.

Кнопка 450 окрашена в красный цвет. Эта доза смертельна.

В соседней комнате на электрическом стуле сидит человек, приговоренный к смертной казни.

Я вижу его лицо на телевизионном экране. Слышу его голос в динамике. Его дыхание, хрип, мольбу.

Человек в арестантской одежде пристегнут к стулу ремнями с металлическими пряжками.

Руки – к высоким подлокотникам.

Ноги – к передним ножкам стула.

Стул – деревянный, угловатый, с высокой прямой спинкой.

Один электрод плотно прижат к выбритому темени арестанта, другой – к голени ноги с задранной штаниной.

– Простите, сэр, – спросил я Ч., севшего рядом со мной, – он действительно приговорен к смерти?

– Да.

Страдальческое лицо человека вытянулось вперед в мольбе и ожидании. Он ждет начала казни, как собака удара хлыста, занесенного над ней.

Удар неотвратим, неизвестна только сила удара.

Я постепенно увеличиваю силу электрических ударов. 20 вольт… 30… 45… 60…

Человек кричит, вобрав голову в плечи.

Я убрал напряжение: человек, медленно оттаивая от резкой боли, умолкает, продолжая тяжело дышать.

– Что, если я нажму кнопку с цифрой 450 вольт? – спросил я Ч.

– Сразу?

– Сразу.

– Тогда он умрет.

– Чем же будут заниматься пришедшие сюда после меня Мэт и, скажем, Берди?

– На его место посадят другого, – спокойно сказал Ч. – Их восемь… Восемь приговоренных к смерти. Это, конечно, дело незаконное, но мы договорились с федеральными властями.

Я снова нажимаю кнопку за кнопкой.

Человек пронзительно кричит, заходится в крике.

Нажимаю следующую кнопку.

– Прекратите мучить… лучше убейте сразу, – умоляет смертник.

– Может, хватит? – спрашивает Ч.

– Почему же, – хладнокровно отвечаю я и продолжаю добавлять электрические удары.

Визг человека мечется в динамике. Наконец у арестанта задергалась голова, пошла слюна, закатились глаза.

Я нажал кнопку с красным ободком – 450.

Арестант задергался в предсмертных конвульсиях и затих.

Ч. с любопытством поглядел на меня и поднялся.

Поднялся и я.

Мы вышли.

– Кури, – сказал он, протягивая мне сигарету.

– Спасибо, сэр, – сказал я и размял свою сигарету совершенно спокойными пальцами.

Ч. следил за моими движениями.

Я протянул ему спичку, прикурил сам: пламя спокойно колебалось в моих сухих ладонях.

– Ты будешь носить зеленый берет, – сказал Ч., – только «зеленые береты» могут так… Они воюют по слуху, а не по нотам, которые раздают им заранее. Они хладнокровные молодцы.

Потрясенный моим поведением Ч. не знал, что еще в Нью-Йорке Лот рассказал мне об опыте «проверки на жестокость».

А я-то знал, что за двойным стеклом на электрическом стуле сидит профессиональный артист, что за каждый сеанс он получает деньги, что над его головой висит табло с указанием напряжения на шкале.

От этого зависит сила крика, стона, отчаяния, мольбы или, наконец, имитация смерти.

А во мне все-таки пробудилось что-то темно-зеленое…

Неужели они сделают из меня зверя?

Глава пятнадцатая

«Паб-крол» в Нью-Йорке

(Перевод В. А.)

– Знаешь ты, что такое «паб-крол», Натали? – спросил Лот.

– Это что-то из словаря алкоголиков, – улыбнулась Наташа.

Жених и невеста сидели напротив друг друга в гостиной дома на 13-й улице, где еще совсем недавно разыгралась дикая трагедия гибели старика Гринева.

Время сделало свое. Пришибленная горем девушка понемногу начала оживать.

Лоту было приятно подмечать прежнюю улыбку на лице Натали, сидевшей у широкого окна, за которым в садике Гриневых горел маленький костер огромного «индийского лета», охватившего сейчас весь штат Нью-Йорк.

– Сразу видно, дарлинг, что тебе не пришлось поблуждать по бабушке Лондону над батюшкой Темзой… – Лот иногда в разговорах с Наташей употреблял русские слова, страшно коверкая их.

Наташа совсем уже весело расхохоталась.

– Немчура проклятый! Батюшка Темза! Надо говорить матушка Темза…

– Извините, мисс, это заблуждение, – категорически опроверг Лот. – Я тоже прежде считал, что Темза – это Mother, однако англичане говорят the Father Thamse.

– А ведь ты прав! – воскликнула Наташа. – Конечно же, батюшка Темз, как тихий Дон…

Дон! Лот зажмурил глаза, словно от яркой вспышки: русская мина разорвала лед, и мгновенно не стало бежавшего впереди Хельмута… Он открыл глаза и снова улыбнулся Наташе.

– Итак, моя дорогая невеста, мой милый эдельвейс, «паб-крол» (ползком по пивнушкам) – это любимый спорт лондонских бездельников. Мы с твоим братцем добились высоких показателей в парном разряде. Что касается Токио…

– О господи, при чем тут Токио? – притворно возмутилась Наташа. – Не так длинно, герр Лот!

– Что касается Токио, моя милая, – профессорским тоном продолжал Лот, – то там эти вечеринки с бесконечной сменой баров называются «лестница». Увы, мои друзья самураи никогда не могли заранее сказать, куда ведет эта «лестница» – вверх или вниз.

– А о чем говорит собственный опыт?

– О Натали, мы же договорились не спрашивать друг друга о прошлом, – округлил глаза Лот.

– Интересно, какое прошлое надо скрывать мне? – сказала Наташа. – Явно неравная игра.

Лот захохотал.

– Да ну тебя! – сказала девушка, отвернулась, потом повернулась, сделала гримасу, наморщив нос. – К чему все эти разговоры?

– Я тебе предлагаю русский «паб-крол» в Нью-Йорке. Недурно?

– То есть?

– Начинаем в «Рашен-ти-рум» на Пятьдесят седьмой улице, продолжаем в «Русском медведе», где, кстати, ты сможешь узнать свою судьбу у гадалки мадам Беверли. «Психоанализ и хиромантия! Сенсационные откровения! Вы увидите, как с будущего спадает покров таинственности!» Ну и заканчиваем в сногсшибательном ресторане «Елки-палки»[70] в обществе изысканных дипломатов, прыгунов и поэтов. Какова программа?

– Гениально! – воскликнула Наташа и вскочила с кресла. – Ты серьезно? Я буду готова за несколько минут.

– Только никаких бриллиантов, рубинов и жемчуга, – строго сказал Лот. – Никаких шиншиллей и ягуаров. Скромный полувоенный костюм, кожаный ремень с пистолетом, валенки, малахай…

Наташа убежала наверх, а Лот, на правах своего человека, прошел в соседнюю комнату, открыл дверцы бара, усмехнувшись, достал бутылку смирновской (еще из запасов старика Гринева), сыпанул в стакан перца на манер обожаемого своего Джеймса Бонда, выпил залпом и задумался. Программа, так весело принятая Наташей, грозила ему в этот вечер многими неожиданностями.

– Вот Никола-на-курьих-ножках, вот Церковь ризоположения, это Василий Блаженный, Дом Пашкова, Тверской бульвар, Садово-Триумфальная, Китай-город… – говорила Наташа, разглядывая роспись на стенах «Русской чайной».[71]

Старая Москва Гиляровского в куполах и крестах, двухэтажные желтые домики, конка, пышнозадые извозчики, румяные красавицы, снег…

– Отвечаешь за свои слова, Наташа? – ухмыльнулся Лот.

– Я все это знаю с детства. Папа рассказывал и показывал старые книги с иллюстрациями, – девушка опустила глаза к шитой петухами скатерти. Она вдруг вспомнила какую-то картину Кустодиева: подсиненный снег, голые ветки огромного дерева, туча грачей… «Весна, я с улицы, где тополь удивлен, где даль пугается, где дом упасть боится, где воздух синь, как узелок с бельем…» И мгновенная, как летучий запах, тоска прошла сквозь сердце: воспоминание о жизни, которой она никогда не жила. В следующее мгновение она уже снова с улыбкой смотрела на стены.

– Потрясающие фрески! – сказала она. – Не хватает только одной детали – большой развесистой клюквы.

Официант поставил перед ней коктейль «Московский мул», а в пустую рюмку налил для Лота сибирской лимонной. На этикетке среди царственных снегов Сибири росло лимонное дерево.