Официант поставил перед ней коктейль «Московский мул», а в пустую рюмку налил для Лота сибирской лимонной. На этикетке среди царственных снегов Сибири росло лимонное дерево.
– Вуд ю лайк закуска?
На столе появились русские национальные закуски: икра, семга, корнишоны, жареный миндаль, анчоусы, стилизованные под раков лангусты.
– Извините, эта девушка настоящая русская, – сказал Лот официанту. – Она из советского цирка. Есть у вас сало?
Официант вежливо округлил глаза.
– Сало, сэр?
«Сало, млеко, яйко… Мы шли по окраине Полтавы, а мальчишки из-за заборов дразнились: „Сало, млеко, яйко – немец, удирай-ка!“ Франц захохотал и показал им автомат, их как ветром сдуло. Франц бросил через забор оккупационную марку».
– Ну хорошо, а черный хлеб у вас есть для цирковой артистки? Поймите, дорогой, эта скромная девушка ежедневно рискует жизнью, делает двойное сальто, глотает шпаги, горячие неоновые трубки и к тому же тоскует по родине.
– Черный хлеб, сэр?
– Ну да, черный хлеб.
– Сэр?!
– Э?
– ?
– Не совсем вас понимаю, сэр.
– Вы, должно быть, здесь новенький. Черный хлеб из ржи.
– О, ай си! – радостно вскричал официант. – Горбушка! Вы хотите, сэр, получить «горбушка»?
– Да, да, – сказала Наташа. – Мы хотим «горбушка».
– Сейчас узнаю, мисс, – радостно улыбаясь, сказал официант. – Немедленно соберу все сведения.
Наташа, изнемогая, уткнула нос в салфетку Лот осушил рюмку, оглядел зал.
В углу оживленно обедали два пожилых господина и две дамы. Каждое новое блюдо они встречали гоготом, возгласами «о-о!», им определенно казалось, что они находятся в самом центре загадочной русской страны. Неподалеку, недовольно морщась, сидел за стаканом чая старик с усами и эспаньолкой. Он читал газету «Новое русское слово». Больше в ресторане никого не было, если не считать одинокого плейбоя латиноамериканского вида, который вполоборота сидел на табурете у стойки и довольно нагловато – «поркос гусано» – поглядывал на Натали.
Сегодня утром в нью-йоркской квартире Лота зазвонил телефон. Номер телефона был не зарегистрирован и известен только полковнику Шнабелю и еще одному человеку из другой «фирмы». Звонков от этих людей не ожидалось, и поэтому Лот несколько секунд выжидал – может быть, случайное соединение?
Потом он снял трубку. Послышался натужный или, как говорят актеры, «форсированный» голосок:
– Мистер Лот? Вас беспокоит Брудерак. Может быть, помните? Мы встречались на вилле «Желтый крест» в августе после скачек, перебросились несколькими словечками, не в доме, если помните, на лужайке неподалеку…
– Да, помню, помню, – грубовато оборвал его Лот. – Если бы я забывал такие встречи, меня не держали бы на службе.
Лот сжал в кулаке трубку, как будто это было горло дяди Тео. Разве мог он позабыть унижение, нанесенное ему этим «контейнером»? Отказать в деловом свидании, и кому – ему, Лоту…
– Вы так неожиданно тогда исчезли, – бормотал в трубке форсированный голосок. – Боюсь, что я вас немного обидел. Потом я ругал себя и искал вас по всему парку, но увы… – он замолк.
– Ну дальше! – сказал Лот.
– В растерянности я обратился даже к божественной Лиз Сазерленд. Краем глаза я видел, что вы танцевали с этой прелестной дамой…
Голос дяди Тео снова умолк. Лот некоторое время слушал молчание, пытаясь представить себе обстановку по ту сторону кабеля. А может быть, это в двадцати метрах отсюда, в двух метрах? Как они узнали телефонный номер?
– Ну, отдышались? – рявкнул он в трубку.
– Увы, и Лиз Сазерленд не знала, где вы, – сразу же отозвался голос дяди Тео. – Я спрашивал даже у старого китайца Бяо Линя – знаете, этот верный слуга Си-Би Гранта… Но… но, мистер Лот, Бяо не смог мне ответить…
Молчание. Лот расхохотался в трубку, очень довольный. Раздражение против «контейнера» как рукой сняло. Он вспомнил молниеносную расправу с китайцем и повеселел. Воспоминания о ловких и мощных физических акциях всегда вселяли в него уверенность. Он не мог себе представить наслаждения, какое получал от своей работы «добрый дедушка» Аллен Даллес. Игра ума, и только? Вздор! Ум и кулак – вот идеал разведчика.
– Еще бы, – хохотал он в трубку. – Как же мог вам что-нибудь сказать бедный «гук». Ведь он же глухонемой, бедняга.
В трубке слышалось покашливание. Лот наслаждался.
– Нам бы надо встретиться, мистер Лот, – проговорил дядя Тео.
– Катитесь вы знаете куда! – сгоряча крикнул Лот, но потом спохватился: – Что вам нужно, дядюшка, от скромного прожигателя жизни?
– Знакомо ли вам имя Эдвин Мерчэнт? – после новой, но уже непродолжительной паузы спросил дядя Тео.
Лот едва сдержал удивленный возглас. Раскрылся! Дядя Тео показал ему внутренность своего «контейнера». Так оно и есть, так и предполагал Лот. Дядя Тео – человек Мерчэнта, одного из руководителей подпольной ультраправой организации «Паутина». Лот вспомнил Мюнхен, блиц-ленч в обществе Мерчэнта, во время которого они обменивались шутками, пытались прощупать друг друга.
Помнится, Мерчэнт приезжал в Мюнхен по делам Си-Би Гранта – это очень интересно – и виделся с генералом Эдвином Уокером. Кстати, потом этого генерала президент Кеннеди выгнал из армии, когда тот свихнулся на антикоммунизме. Очень, очень интересно!
– Где-то слышал это имя, – сказал он.
– Эдвин приветствует вас, – сказал дядя Тео. – Он здесь рядом и спрашивает, не могли бы вы вечерком заглянуть в ресторан «Русский медведь»?
– Отчего же? – спросил Лот. – Можно и заглянуть.
– Договорились! – воскликнул дядя Тео.
Радость, мелькнувшая в его голосе, заставила Лота инстинктивно напрячься, как будто он почувствовал за спиной собравшуюся для прыжка пуму.
– Один вопрос, мистер Брудерак, – медленно проговорил он. – Каким образом вы узнали этот номер телефона?
В трубке послышался неудержимый смех, всхлипывание, причитания:
– Ой, мистер Лот, ой, мистер Лот, ну, мистер Лот… – Дядя Тео смеялся вполне искренне.
Лот как будто видел трясущийся жирный подбородок, лапу глубоководного водолаза, вытирающую со лба пот.
– Я аж вспотел, мистер Лот, – пролепетал задыхающийся голос.
Злость и досада охватили Лота: опять он в проигрыше, попал впросак словно мальчишка. Действительно, глупо задавать такой вопрос «Паутине».
– Вы что-то сильно развеселились, – жестко сказал он. – Советовал бы вам вспомнить, с кем разговариваете.
В трубке раздался щелчок, послышались длинные гудки.
Между тем «Русская чайная» заполнялась. Среди посетителей преобладала бродвейская театральная богема. Приветственные возгласы, объятия, поцелуи, хохот.
Натали, страстная театралка и студентка театрального училища, пялила глаза на знаменитых актеров бродвейских театров «Плэйхаус», «Шуберт», «Сент-Джеймс», «Маджестик», «Бродвей», «Юджин О'Нейл». Тут были Фрэнчот Тоун, Эн Банкрофт, Клодет Кольбер, Питер Устинов с Вивьен Ли, Джеральдин Пейдж, Пол Форд. Только и разговоров было что о пьесах «Черные» Жана Жене, «Остановите земной шар, я хочу слезть» и о пьесах «Театра абсурда»: «История в зоопарке», «Американская мечта».
Читатель «Нового русского слова» свернул свою газету и, сердито фыркая, направился к выходу – кончался его час.
– Всего доброго, мистер Врангель! – небрежно крикнул ему бармен.
Седовласый господин поднял было руку для приветствия, но в это время мимо него, задорно улыбаясь, прошла прелестная битница. На груди ее была начертано: «Они хотят нас купить», а на спине: «Мы не продаемся».
Рука старика опустилась. Буркнув что-то вроде «куда катится эта страна», он вышел и громко хлопнул дверью.
Битница оказалась Наташиной знакомой из театральной студии. Девушки отошли в сторону и заговорили о новой пьесе Эдварда Олби «Нам не страшна Вирджиния Вулф». Лот вдруг уловил, что почти весь ресторан говорит об этой пьесе и все напевают «Нам не страшна Вирджиния Вулф» на мотив «Нам не страшен серый волк». Гривастые молодые люди небрежно бросали: «Вчера с Эдвардом…». «Эдвард мне говорил…», «…и вдруг входит Эдвард». Похоже было на то, что Эдвард Олби самый общительный человек в Нью-Йорке.
Битница в отличие от Натали считала, что гораздо смелее и «ближе к истине» пьеса Артура Копита под странным названием «Бедный, бедный мой отец в шкаф запрятан был мамашей, там пришел ему конец». Название, пожалуй, самое длинное в истории драматургии.[72]
Лот, усмехаясь, поглядывал на этих людей из совершенно чуждого ему мира: «Мне бы ваши заботы, господа артисты».
Плэйбой-латиноамериканец тем временем перекочевал от стойки к столику, поближе к Наташе, и теперь смотрел на девушку воловьими лживо-романтическими глазами. Лот перехватил его взгляд и, ласково улыбнувшись, показал кулак.