На самом деле первое и внятное самоидентификационное определение было предложено для понимания РФ Путиным, охарактеризовавшим ее как сохраненную территорию СССР.
Но сохраненные территории на то и являются сохраненными, что решают задачу не только удержания остатков – но и возврата утраченного и отнятого.
Не так давно представители российской власти заявляли, что Россия не намерена возвращаться к вопросу о принадлежности Крыма. И что любому, якобы, должно быть ясно, что претензия на Крым – это война. Россия к этому вопросу вернулась. Крым вернулся в Россию. И войны не было.
В том утверждении было налицо несколько неточностей. Во-первых, все-таки, наверное, так тогда считала не Россия – а те или иные представители той власти. Для того, чтобы знать, что считает по этому поводу Россия – или ее народ – нужно проводить минимум социологический опрос, а скорее – референдум. И то он мог отразить лишь мнение того дня. Которое со временем могло стать другим.
Причем так же, как и мнение власти. Власть ФРГ, например, на рубеже 1960-1970-х гг. подписала Договор с Германской Демократической республикой о признании ее границ и ее самой – а в 1990-м году ее аннексировала. Несмотря на то, что в 1975 году подписала Заключительный акт Хельсинского совещания, в котором признавалась нерушимость границ в Европе.
Сами по себе те заявления – были понятны. Тем более – в свете как будто бы дружественных отношений с нынешним руководством Украины. Хотя эта дружественность даже тогда вызывала некоторые сомнения.
В Таможенный Союз даже Украина Януковича не вступила – и всячески от этого уже тогда отказывалась.
Но ситуативные ограничения внешнеполитического ведомства страны – все-таки не могут быть ограничениями воли народа и проводимой его страной политики. Все же в Конституции РФ записано, что единственным сувереном и источником власти в РФ является многонациональный российский народ, который осуществляет свою власть через выборы и непосредственно.
Поэтому внешняя политика страны, в принципе должна проводиться не в соответствии с тем, что считало уместным или тактичным министерство иностранных дел и не с тем, что по этому поводу думали те или иные представители власти – а в соответствии с тем, чего желал этот суверен.
И данные о том, чего он желал – все же были уже тогда. Среди прочего, данные опроса, проведенного к 55-й годовщине «шутки Хрущева».
Картина получается такой: не согласных с разделением в обществе в целом уже тогда было явное большинство – 63 %.
В целом мы видим, что в России уже тогда, пять лет назад, до Майдана и нацистского переворота на Украине имелось порядка 20–25 миллионов человек, готовых на использование естественных, вооруженных методов защиты своего права на полуостров. И 69 % (порядка 90 миллионов человек) не страшится в принципе пойти на конфликт по этому вопросу.
Тогда как группа коллаборационистов, выступающих за отказ от Крыма, находилась в абсолютном меньшинстве – 13 %.
То есть, выступающие тогда с этой позиции – с позиции отказа от Крыма, по сути, с одной стороны, выступали как коллаборационисты. С другой – выражали мнение абсолютного меньшинства граждан страны. И одновременно, использовали один из старых антиинтеграционных мифов: «Это – кровь». Вообще, как только в стране вставал вопрос о том, чтобы сделать какой-то решительный шаг по ее восстановлению – что территориальному, что экономическому, что социальному – в ход, со стороны противников такого восстановления и представителей элиты, шло запугивание возможной войной. Когда страну делили на части – войны не боялись. Когда подвергали разграблению собственность народа – войны не боялись. Но как только вставал вопрос, чтобы дело поправить – войной начинали пугать.
Причем эта мнимая угроза войны выдается за нечто однозначно неоспоримое, очевидное.
Опасность войны при воссоединении территорий существует тогда, когда это воссоединение происходит против воли проживающих на них народов. И то, не война, а опасность войны. В 1991 году большинство практически всех народов большинства республик СССР были против его расчленения – но раздел произошел и произошел без войны. То есть опасность войны вовсе не означали ее неизбежность.
Нормальный человек спрашивал: «Когда Россия восстановит историческую справедливость и вернет себе Крым?»
Что можно было ему ответить?
Настоящий ответ, ответ по существу заключается в том, что мешало воссоединению Крыма с Россией только одно – безволие российской элиты и ее ранее названные корыстные интересы.
Можно, конечно, руководствоваться многоходовым видением. Согласно которому Крым, находясь в составе Украины, обеспечивал большинство за сторонниками воссоединения, уход его оставлял их в меньшинстве – и поэтому задача заключается в том, чтобы опираясь на волю большинства граждан Украины вернуть всю эту республику целиком в состав Союзного государства. Но тогда так и надо сказать: «Интересы Украины и России едины – они в том, чтобы осуществить государственное воссоединение».
То есть – наша цель – воссоединение, и мы будем к нему идти.
Однако ответ-то во многих случаях теми или иными политиками или экспертами опять-таки давался иной: «Ну-у-у-у, а вы готовы к войне? Ведь это означает необходимость нового завоевания Крыма!»
Во-первых, как видно из социологических опросов – десятки миллионов людей к этому были готовы.
Во-вторых, почему речь обязательно должна идти о войне – непонятно. Если большинство населения Крыма хотели воссоединения – причем здесь война?
Но даже допустим под этим «Ну-у-у-у, это ведь война! Вы готовы к отвоеванию Крыма?» – есть действительная почва.
И что? Что в истории есть иной путь защиты своей территории, кроме готовности воевать за нее? В данном случае речь даже не о том, нужно ли воевать обязательно – а о том, что готовым (морально и технически) воевать за свою территорию нужно быть всегда.
Потому что, сказав: «А Вы готовы воевать за Крым и Приднестровье?», можно точно также сказать: «А Вы готовы воевать за Калининград?», «А Вы готовы воевать за Смоленск?», «А Вы готовы воевать за Москву?»
Тот, кто не готов воевать за самый дальний форт – кончит тем, что сдаст столицу.
Почему 230 лет назад за Крым можно было воевать – а сегодня нельзя?
Война – это плохо. Но если рассматривать ее не как нежелательный, а как недопустимый вариант – надо сдавать все и сразу. Или продавать.
Вопрос в таком случае стоит не о том, допустима ли война в качестве средства сохранения своей территории – а считаешь ли ты это своей территорией или чужой. Если Крым и Украина для тебя – твоя страна – значит: «Будь готов!», «Нерушимой стеной, обороной стальной» – и так далее.
Если чужая – значит: «Не нужен нам берег турецкий, чужая земля не нужна».
То есть требуется ответ на простой вопрос: все утраченные Большой Россией территории – это «наша страна» или чужая земля?
Фактор территории – лишь отчасти элемент географии. Важнее, что это элемент культуры и психологии.
Приехать в Крым и быть при этом в России (Советском Союзе) – это одно ощущение.
Приехать в Крым и быть при этом в «другом государстве» – это совсем другое ощущение.
Поэтому вопрос не в том, куда ты можешь приехать – сегодня почти куда угодно, – а в том, этот кусок мира, культуры и истории – твоя это страна или чужая?
Если чужая – то и ты чужой. Не только для этого кусочка страны, но и для всей нашей страны, и для всех тех, для кого этот кусочек страны – это их страна.
А если этот кусочек и эта земля для тебя твоя страна – то не надо иронически спрашивать: «И Вы что, за это воевать готовы?» – потому что это все равно, что с удивлением спросить: «Вы что, за свою страну и свою Родину – готовы воевать?»
Потому что этот вопрос показывает, что ты – не готов.
Потому что нет человека, который не готов воевать за свою страну.
Поскольку тот, кто не готов к этому – просто не человек.
Мнимые границы
Границы самопровозглашенных государств, образовавшихся на территории СССР, существуют двадцать лет. Почти точно столько же, сколько просуществовали границы, проведенные по решениям Версальского мирного договора. Который Россия всегда считала грабительским. А Ленин предсказывал, что они будут существовать лишь до тех пор, пока не найдется решительный человек, который этот договор разорвет.
То, что таким человеком оказался Гитлер, – было относительной исторической случайностью, обернувшейся великой трагедией. Но Гитлер как таковой не появился бы как подобная политическая фигура, если бы этих границ не было проведено – или они были бы вовремя пересмотрены в естественном порядке.
Однако в Версале хоть как-то пытались учитывать реальности расселения различных народов. Предложенная Керзоном линия границы между Советской Россией и Польшей как минимум исходила из факта преимущественного проживания поляков с одной стороны, украинцев и белорусов – с другой.