— Твое дело клясться, а мое сомневаться.
— Дай мне поспать!
— Погоди, вот помрешь, тогда и отоспишься.
— Что тебе от меня нужно?
— Мог бы по крайней мере поехать с Селестой в такси. Где твои мозги? Теперь всем известно, что она поехала домой одна.
— Ты и Селесту разбудил?
— Зачем мне это?
— Тогда откуда тебе все известно?
— Думаешь, Додж стал бы просто так предоставлять вам бесплатное такси? Таксист работает на него.
Барни ничего не сказал.
— Что ты задумал? — заорал Мотли.
— Поспать.
— Зачем? Ты уже проснулся.
— Проснулся, но чертовски хочу спать. Кажется, я ни минуты не проспал с тех пор, как согласился на эту работу. Так что спокойной ночи! Желаю удачи с Твидом!
— Доброе утро! — ввернул Зигги. — Будь у меня Селеста, мне не пришлось бы полагаться на удачу.
Несмотря на звонок Мотли и на яркий свет, сон по-прежнему не отпускал Барни. Стоило коснуться головой подушки — и он отключился.
В его сон ворвался стук в окно. Кто может стучать в окно на такой высоте? Он знал, что это сон. Стук повторился. Он стал частью его сна: продолжая спать, он слушал дробь по стеклу. Стук становился все громче. Барни поднял голову и прищурился.
За окном на узком карнизе стояла Сиам. Она навалилась на стекло, обвешанная свертками. Испугавшись за нее, Барни сбросил теплое одеяло и подбежал к окну в одних трусах.
— Меня расхвалили в газетах! — крикнула она. Была так близко, что он от неожиданности едва не оглох.
Дернул за ручку, но рама не поддалась.
— Смотри, потеряешь трусы! — предупредила она его.
— Спасибо.
— Таких альтруисток, как я, можно перечесть по пальцам.
Он недоверчиво смотрел на нее.
— Как ты туда залезла?
— По лестнице!
Он посмотрел вниз и обнаружил приставленную к стене лестницу.
— Тут нет ни души, — объяснила она. — Все заперто.
Он наконец-то распахнул окно и бегом вернулся под одеяло.
— Не хочешь полюбоваться на мои покупки? — Она принялась обстреливать его кровать своими свертками. Потом, подобрав новую юбку, согнула колени и прыгнула с подоконника прямо к нему на кровать. Кровать врезалась в стену, матрас заколыхался, но он упрямо сжимал веки, словно сон был делом жизни.
Стоя на кровати, она нагнулась к нему.
— Я купила пять новых бюстгальтеров! — Стала расшвыривать свертки, пока не нашла маленькую коробочку. Ленточка отказывалась развязываться, и она вскрыла коробочку зубами. — Я открыла духи с новым запахом: «Всегда — недостаточно». — Она вынула хрустальный флакон из бархатной подставки, извлекла затычку и подушила себя за ушами, а потом грудь и под юбкой — на счастье. Показав ему самую крупную коробку, похвасталась: — Годовой запас соли для ванны.
Поняв, что со сном покончено, он пихнул ее под коленку. Она с криком рухнула с ним рядом. Они вцепились друг друга и принялись возиться. Это занятие было прервано тяжелыми шагами за дверью. Барни предвосхитил выговор словами:
— Ты — дикая женщина.
— Погоди, дай снять лифчик. — Она прикусила язык — в дверь постучали.
Барни не сразу пришел в чувство.
— С вами все в порядке? У нас обвалился потолок, рухнула целая полка с виски.
— Я упал с кровати, — ответил Барни, наблюдая, как Сиам срывает с себя жакет, блузку, расстегивает юбку, стягивает через голову лифчик. — Отправьте счет Зигги Мотли.
— Благодарю, сэр. Желаете взглянуть на повреждения?
— Нет. — Барни усмехнулся, но его голос остался невозмутимым. — Я верю вам на слово.
Человек удалился.
— Кажется, ты говорила, что тут нет ни души? — Он обхватил обнажающуюся Сиам за талию.
— Захотелось подсмотреть за тобой, — повинилась она. — Чтобы увидеть, есть ли разница между тобой спящим и бодрствующим. Разницы не оказалось. — По ее тону можно было заключить, что это наблюдение имеет для нее большое значение. — Я узнала тебя и спящим.
— Сиам, — вырвалось у него, — я тебя люблю.
Она пулей слетела с кровати и стала поспешно, кое-как напяливать на голое тело блузку. Возникли трудности с попаданием рукой в рукав. На свисающую с одного плеча блузку она накинула жакет и умудрилась застегнуть его не на те пуговицы. Только потом настал черед лифчика: она уже продела в него руки, когда сообразила, что надевать его поздно. Лифчик отлетел в сторону. Она запрыгнула в юбку, но заело молнию.
— Сиам, что ты делаешь?
Она застыла, судорожно сжимая края юбки, со свисающей из-под жакета блузкой, с торчащей из косо застегнутого жакета голой грудью.
— Прошу тебя, Барни, не говори этого, если не от сердца, не от души, ведь что-то другое побуждает тебя прикасаться ко мне. Пожалуйста, Барни, не говори этого! — Она отвернулась от него, слишком взволнованная его признанием и собственной реакцией. — Не говори ничего, если это не то, чего ты хочешь. Прошу тебя! Если ты не стремишься ко мне всеми фибрами своей души. — Ее глаза покраснели от счастливых слез. Она наконец добралась до ответа на его вопрос, что она делает. — Если ты говоришь мне, что любишь меня, когда я раздета, я не очень-то сильно тебе верю.
Он улыбнулся и пристыженно повесил голову.
— Когда ты раздета, я тебя хочу.
Она покачала головой, опасаясь, что имеет дело с тупицей. Но он не был тупицей.
— Возможно, я действительно теряю голову, когда вижу тебя обнаженной. Когда ты остаешься голой, то я быстрее выпаливаю то, что в другом случае просто мямлил бы дольше. Раздета ты или одета, я говорю это тебе — такой, какая ты есть, со всеми твоими достоинствами и недостатками.
— Знаю, ты говоришь правду. — Она осторожно отошла от кровати. — Но все равно побалуй меня! — Одной рукой она натягивала юбку, другой прикрывала голую грудь. — Видишь, какая я старомодная.
Он сунул руку ей под жакет и провел по телу, подбираясь к груди. Она медленно закрыла глаза.
Глава 19
Зигги проснулся на рассвете, за пять с лишним часов до встречи с Твидом, и счел дурным предзнаменованием то, что вынужден напрасно потратить столько времени. И как это Барни угораздило запороть сделку с Селестой? От раздражения у него жгло в желудке. Он стоял посреди спальни в шелковой пижаме с монограммой. Терпеть не мог просыпаться на рассвете, считая это участью бедняков. Ему хотелось бы проспать до десяти утра, а потом скоренько смотаться на встречу к Твиду. Вот это было бы в самый раз! Тогда у него не осталось бы времени на размышление. Теперь же придется ломать голову над случившимся и впадать в отчаяние.