Читать интересную книгу Время дня: ночь - Александр Беатов

Через две недели в школе появился пострадавший — с перевязанной головой. Оказалось, что он пролежал в больнице с сотрясением мозга. К Сашке относился по-прежнему, будто бы голову проломил ему вовсе не он, и совсем равнодушно выслушал его извинения. Васька сожалел только о том, что неожиданные "каникулы" кончились, и нужно снова учиться.

"Уж не потому ли он теперь здесь?" — подумал Саша. — "Ведь вполне возможно, он стал таким из-за меня…"

От этих мыслей делалось не по себе. Удивительно было то, что оба они оказались тут, в одной больнице. Считал ли Васька Сашу виновником своего несчастья? Или напротив, только был рад тому, что его комиссовали?

Вспомнилось и то, как несколько лет спустя вместе с одним своим товарищем Сашка украл из радиоклуба два рюкзака радиодеталей. Дело было поздним вечером. На автобусной остановке к ним привязались двое парней и, угрожая ножом, стали требовать деньги. В этот же момент рядом остановилась милицейская машина. Без разбора всех забрали и повезли в отделение милиции. Понимая, что кража будет раскрыта, как только машина тронулась, Сашка заявил о том, что хулиганы угрожали ножом.

— Где нож? — спросил милиционер, тормозя автомобиль.

Хулиганы отвечали, что Сашка врёт, никакого ножа не было.

И тогда Сашка объяснил, что нож хулиганы выбросили на газон, как только увидели милицейскую машину. Один из милиционеров вышел и вскоре вернулся с найденным ножом.

Был показной суд в каком-то ПТУ, где учились на последнем курсе хулиганы. Обоим присудили большие сроки: пять и семь лет исправительных работ. Сашке было жалко хулиганов. Но было поздно что-либо изменить. Перед самым судом мать одного из них умоляла Сашу отказаться от своего свидетельского показания относительно ножа. И Саша даже попробовал это сделать. Разрушая всю "стряпню" следователя, вытянувшего из него в течение предварительных допросов показания против хулиганов, на суде Саша попытался сказать, что не уверен, был ли это нож на самом деле. Но следователь не дал ему увернуться, догадываясь, в чём дело. Спросил, не оказывал ли кто-нибудь из родственников подсудимых влияния на Сашку, стал угрожать ему, что тот понесёт ответственность за ложные показания, вынудил отвечать односложно "да" или "нет" на задаваемые вопросы и, таким образом вывернул судебное заседание на прежние рельсы…

Благодаря предприимчивости отца того приятеля, с которым Сашка участвовал в краже, ребятам удалось выйти из воды сухими: по всей видимости, начальнику радиоклуба была дана взятка, и на свой запрос в радиоклуб следователь получил ответ, будто бы, радиодетали были отданы ребятам безвозмездно…

Так, утопив других, Сашка не завяз сам…

Не за это ли, по закону кармы, он расплачивался сейчас, и не за это ли, и многое другое, будет ещё много и много платить в своей жизни?..

Наутро, после принятия лекарств и уколов, Сашке полегчало. Тем не менее, мучительное состояние угрызения совести за вспомнившееся прошлое и, как следствие этого — навалившаяся подавленность и депрессия — остались…

А жизнь в больнице протекала своим чередом. Смердяков и другие эпилептики из-за весны стали по два раза на дню падать в припадке, так что к ним не успевали вовремя подбегать, чтобы держать за дёргающиеся конечности, отчего руки и ноги у них были в синяках.

Картавый "динамик" Анатолий выписался, хотя и оставался таким же неусидчивым, каким пришёл в больницу. На его место поместили худого мужчину средних лет, который лечился голоданием и которого тоже звали Анатолием. Он пришёл в больницу, поставив врачей перед фактом, что уже держит курс голодания более недели. И его вынуждены были принять и лечить методом голодания, хотя таковой и не практиковали официально. Курс голодания длился двадцать дней, после чего другие двадцать дней его постепенно "выводили", прибавляя в рацион питания больше калорийной пищи.

Второй неусидчивый "динамик" Коля никак не выздоравливал, а продолжал день изо дня ходить всё больше и больше, так что стоптал все свои ноги, отчего сильно страдал и не давал никому в палате спать.

И тогда с первого этажа пришли два санитара, уложили его насильно в постель и при помощи полотенец привязали к кровати.

Он пролежал пол дня, матерно ругаясь и дёргаясь в попытках освободиться. Под вечер Коля присмирел и стал слёзно просить, чтобы его отвязали. Это не помогало. И он снова ругался, угрожал, плевался, требовал позвать врача.

Пришла врач, та же, что и у Сашки, и Коля долго и сбивчиво рассказывал ей о том, что не может сходить в "утку", и чтобы его отвязали хотя бы на пять минут — только сходить в туалет. Он вернётся — и тогда привязывайте его и делайте с ним, мол, всё, что хотите; и он ляжет и успокоится, и будет спать, а в "утку" — он никак не может… Он клялся Богом несколько раз вподряд, будто бы молился, а не просил врача, божился, что не сделает ничего плохого, а наоборот сделает в десять раз больше хорошего; и больше не будет плеваться и ругаться, не будет кричать, не будет ходить, а будет спать — всё сделает, чего от него потребуют… Под конец он устал говорить и просил совсем тихо и спокойно — не то, как в начале, когда почти кричал; видимо он теперь был уверен, что, вот, сейчас, он доскажет до конца о том, насколько ему плохо быть привязанным, его поймут и, конечно, освободят…

Врач, сидя на краю его кровати, спокойно дослушала его и сказала, что ничего страшного нет, и что нет и никакой возможности его развязать, поскольку в этом заключается его лечение от динамизма. Встав, она попросила у медсестры его дело и удалилась вместе с ней.

Теперь Коля не кричал больше. То, чего он ждал, на что надеялся как на единственное средство от всех его страданий, — теперь не существовало… Всё было жестоко просто… Так просто, как ему говорили до этого — "нельзя" — но чего он не хотел понимать, чему он не верил; и так же просто, как сказало ему что-то, как сама смерть, холодное, безликое, пустое, то, что называется порядком, — безапелляционно и кратко провозгласило: "Не судьба!" Оказывается, чтобы его вылечить, не нужно было травить его лекарствами. Необходимо было лишь связать, довести до состояния фрустрации, которой сама жизнь из милости к нему не давала случиться. Но мудрые эскулапы, решив поправить такую ошибку, быстро сломили его волю, вынудили потерять к жизни интерес и доверие, стать безразлично-спокойным, безропотным, безобидным и послушным…

И как бы на довесок снова пришли два санитара и медсестра. Они проверили, хорошо ли больной привязан, подождали, пока медсестра сделает ему укол, и ушли. И Коля мгновенно заснул, так, будто, его тихо убили, воткнув куда нужно шприц с отравой.

Весь следующий день его не отвязывали. И только под вечер позволили сходить в туалет, и больше уже не привязывали, поскольку Коля сделался очень спокойным.

Стукач Борис больше не приставал к Сашке, и был переведён в другую палату. Один раз, правда, произошёл "инцидент"…

Однажды на прогулке Саша позволил себе вмешаться в разговор двух пожилых мужиков, в котором они слегка покритиковали Брежнева. Сашка, возьми и расскажи сдуру анекдот, сразу привлёкший внимание многих присутствовавших.

— Как-то раз в бумаге, подготовленной для Брежнева, редактор сделал ошибку: вместо арабских цифр поставил латинские, с которыми Леонид Ильич оказался плохо знаком. И вот, выходит Леонид Ильич на трибуну и читает: "Дорохые товарышы!" — подражая брежневской дикции, рассказывал анекдот Саша. — "Сегодня мы собралися тут…" — Саша покрутил перед глазами учебник английского языка, воображая, будто это бумага с докладом, — "Собралися тут…" — Саша перевернул учебник наоборот, нарочно вглядываясь в него, приближая и удаляя от себя. — "Шобы встретить… э… э… — Саша сделал паузу… — Хэ… Хэ… Единица… Единица… Единица… Съезд… Кэ… Пэ…Сэ…Сэ…"

Он окончил анекдот, но никто не засмеялся, будто не поняв юмора. Изложение анекдота явно не удалось. Все молча разошлись в разные стороны. И Саша почувствовал, что, как говорится, "дал маху", только сейчас обратил внимание на Бориса, всё слышавшего и видевшего.

И вот, спустя пол часа Борис подсел к Сашке на кровать и сказал, тяжело и пристально смотря ему в глаза:

— Откажись от того, что сказал!

— А что я такого сказал? — решил "свалять дурака" Сашка, несколько испугавшись.

— Сам знаешь…

— Не знаю…

— Про Леонида Ильича!

Как провинившийся школьник Сашка молчал, не зная что отвечать, и не зная, как быть.

— А то будет хуже! — В голосе Бориса слышалась угроза. — Ты ведь знаешь, кто — я!

Сашка продолжал молчать, как делал раньше, когда стукач к нему приставал с вопросами.

— Знаешь?.. — повторил Борис шёпотом.

— Знаю…

— Тогда отрекись…

Чувствуя унижение и опасаясь последствий, Сашка ответил:

— Прости, но я не хотел… Я не думал, что это — серьёзно…