Розамунда почувствовала, как что-то твердое упирается ей в бедро. Твердое и длинное.
Его плоть налилась и готова проникнуть в нее!
Ее сердце забилось еще сильнее. Его ладонь сжала ее венерин холмик и чуть надавила. Палец скользнул вдоль ее сомкнутых створок. Она тихо вскрикнула, когда он нашел ее бутон любви, уже расцветший предвкушением. Немного поиграв с ним, Оуэн проник в ее любовные ножны сначала одним пальцем, потом и вторым и, когда они окропились влагой, лег на жену. Набухшая плоть искала входа в заветный грот. Чуть приподнявшись, он стал входить в ее нетерпеливое лоно медленно, осторожно, чтобы дать ей привыкнуть к первому вторжению.
– Ты готова стать женщиной, любимая? – пробормотал он в ее распухшие от поцелуев губы.
Она кивнула и тут же широко раскрыла глаза, когда он глубоко вонзился в нее. Ей показалось, что боль разрывает ее. Две слезинки скользнули по щекам, но он тут же снял их губами. К его облегчению, она прильнула к нему. Он стал двигаться, проникая все глубже, изнемогая от блаженства, которое она ему дарила. Розамунда снова вскрикнула, но на этот раз не от боли. От наслаждения. Его любовные соки мощно излились в ее лоно как раз в тот момент, когда она, забывшись, провела ногтями по его спине.
Да, ей было больно, но боль как по волшебству почти мгновенно прошла. Яростные выпады, мерные движения его чресл произвели на нее странное воздействие. Она, казалось, впала в исступление, потеряла всякую власть над собой и жила только ради восхитительных ощущений, охвативших ее напрягшееся тело. С каждым толчком его любовного ствола она все больше теряла рассудок, пока страсть не взорвалась в ней огненным клубком, и она на несколько мгновений потеряла сознание.
– Оуэн! Оуэн…
Ее собственный голос доносился словно откуда-то издалека.
Он обнял ее и стал укачивать, как ребенка, целуя рыжевато-каштановые волосы.
– Ну вот, любимая. Теперь ты стала женщиной, и, возможно, этой ночью мы зачали дитя.
Розамунда вздохнула и покрепче прижалась к мужу.
– Я бы хотела родить тебе ребенка, – кивнула она и, подняв глаза, призналась:
– Это было чудесно, сэр рыцарь.
Клянусь, даже боль стала наслаждением. Какое счастье, что я больше не девушка и стала тебе настоящей женой. Спасибо тебе, Оуэн.
Он ощутил, как глаза наполняются слезами, но постарался не выказать, как растроган. Мужчины не плачут.
– Нет, любимая, это я должен благодарить тебя за великолепный дар – твое целомудрие. Я навсегда останусь тебе верен, Розамунда, и приношу в этом обет в нашу брачную ночь.
* * *
На рассвете прибыл Генри Болтон. Он вошел в зал как раз в тот момент, когда Мейбл выносила на всеобщее обозрение окровавленную простыню с брачной постели. Завидев Болтона, камеристка нахально помахала простыней перед самым его носом.
– На этот раз она обвенчана с крепким мужчиной, который сделал ее женщиной! – с ухмылкой объявила она.
– Он еще может умереть, – мрачно заметил Генри Болтон.
– А она, вполне вероятно, уже беременна, – отрезала Мейбл. – И теперь, Генри Болтон, тебе не получить Фрайарсгейт! Хью Кэбот, упокой Господи его душу, перехитрил тебя!
Она ехидно засмеялась.
– Сама знаешь, как часто умирают здесь люди, особенно дети, – настаивал Генри. – Тогда ей ничего не останется, кроме как выйти за моего сына.
– Хепберн из Клевенз-Карна просил разрешения ухаживать за ней и отступился только потому, что он – человек благородный, – возразила Мейбл. – Если, не дай Бог, что-то стрясется с сэром Оуэном, Хепберну достаточно только перебраться через холмы, чтобы оказаться в этом доме.
– Шотландский ублюдок имеет наглость ухаживать за моей племянницей? – рассерженно вскричал Болтон.
– Вот именно, и человек он хороший. Приехал на свадьбу госпожи и играл на волынке для жениха и невесты.
– Чтобы под шумок разведать, где держат скот! – прорычал Генри.
– Он привез виски и лососину, дядюшка, – вмешалась Розамунда, входя в зал и услышав обрывки беседы. – Лососина просто превосходна, а виски хватит на всю зиму.
Жаль, что ты и Мейвис не приехали. Ты оставил ее дома, дядюшка?
Она улыбнулась ему, расправляя красновато-оранжевые юбки.
– Моя жена нездорова, поэтому я не смог присутствовать на свадьбе, – проворчал Генри.
– Доброе утро, братец Генри, – приветствовал Ричард, появляясь на пороге. – Нам не хватало тебя на мессе, племянница. Но, учитывая обстоятельства, ты прощена. Кстати, после завтрака я уезжаю. В аббатстве меня ждут.
Розамунда смущенно зарделась, но все же храбро выдержала взгляды мужчин.
– Жаль, дядя, что приходится расставаться.
Ричард с улыбкой повернулся к младшему брату:
– Генри, ты не очень-то хорошо выглядишь. Слишком много жирной пищи и сладкого вина. Думаю, воздержание лишь пойдет тебе на пользу.
– Не лезь не в свое дело! – огрызнулся Генри. – Не хватало еще, чтобы я выслушивал проповеди бастарда, пусть хотя бы и священника! Племянница, ты не предложила мне поесть, и это после того, как я проскакал всю дорогу от Оттерли-Корт! Погода стоит холодная для августа! И никто не поднес вина! Твои слуги – лентяи, нуждающиеся в твердой руке. Надеюсь, что твой муж сумеет их приструнить, раз уж ты так распустила своих людей.
– Доброе утро, дядя. Надеюсь, что, как муж Розамунды, могу называть вас дядей, – объявил Оуэн, заговорщически подмигивая Ричарду.
Священник, чуть улыбаясь, кивнул ему.
– Десять месяцев при дворе, и не смогла найти никого получше, чем этот безземельный оборванец? – грубо буркнул Генри, не отвечая на приветствие Оуэна. – С таким же успехом оставалась бы тут и вышла за моего парня.
– Вряд ли я была бы счастлива и довольна наутро после такого замужества, – уколола Розамунда.
Оуэн и Ричард громко рассмеялись, но Генри кисло поморщился.
– Дядюшка, да будет тебе известно, что это королева Шотландии Маргарита Тюдор и ее бабушка, почтенная мать короля, выбрали для меня мужа. Сам король объявил о нашей помолвке перед всеми придворными, и те приветствовали его радостными криками. Мой муж рос при дворе, и король знает, что может доверить ему управлять этим клочком приграничной земли. Сэр Мередит никогда не предаст короля, ибо этот самый грозный и могущественный человек в Англии уважает его, впрочем, как и все знатные и богатые люди страны. Для меня большая честь быть его женой. Я скорее ушла бы в монастырь и отдала бы Фрайарсгейт, прежде чем пошла бы под венец с твоим отродьем!
– Но все кончилось хорошо, и тебе ни к чему становиться монахиней, любимая, – успокоил сэр Оуэн. – Пойдемте, дядюшки, завтрак уже ждет.
Он повел Розамунду к высокому столу и усадил, устроив Генри Болтона справа от себя, а Ричарда – слева от Розамунды.