Читать интересную книгу Время гарпий - Ирина Дедюхова

Слово «измена», которым старик сыпал почти в каждой фразе, Каллиопа трактовала как «изменения», согласившись, что изменения за все время преследований произошли настолько качественные и необратимые, что вряд ли он сможет их как-то нивелировать.

Обрушения общественного уклада не произошло. Более того, все сложнее вывести людей на улицы, спровоцировав их националистическими лозунгами, какими-то личными шкурными интересами. А в результате… придется им отменить «новый 37-й год» с «массовыми репрессиями». И все будет идти своим чередом, никаких «социальных взрывов» не будет, поэтому рано или поздно за все преступления против государства придется ответить в установленном порядке. Революции не будет, а они — на руку тем, кто желает спрятать «концы в воду».

Другое изменение Каллиопа отметила в утверждении следователей о том, что в уголовном преследовании обрушится ее репутация и все от нее отвернутся. Она заметила, что не произошло этого именно по той причине, что она исследовала ситуацию, в которой оказалась, на благо общего творческого процесса, рассматривая ее «обострением внутреннего конфликта», которое необходимо любому произведению для поддержания интереса читателей, для создания условий их нравственного выбора. Всякие обыски, преследования, суды, попытки уничтожения… это как небольшая модель Троянской войны, отделенной от всех рамками ее жизни, — как настоящую Троянскую войну отделяет от читателей время. Читатель необходим для замыкания эстетической триады «автор-образ-читатель». Конечно, расчет был сделан на то, что она попытается создать свой собственный образ, хотя она неоднократно предупреждала, что это вовсе не является целью эпического повествования, которое вообще недопустимо вести от первого лица. Поэтому, рассказывая о переживаемых событиях, она создавала образы «прогрессивных людей своего времени». И когда эстетическая триада замкнется, пускай они сами подумают хорошенько о собственной репутации.

Изменения — это не есть измена, объясняла старику Каллиопа. Как в детских сказках никогда не удается навязать вечную зиму и остановить наступление Рождества, так и здесь они услышали звон бубенчиков только потому, что сунулись к человеку, у которого из всех живущих есть настоящая Рождественская сказка. Почему-то наивные люди считают предательством, когда другие не следуют их интересам, а поступают согласно своей сути. Но время, когда извращение человеческой сути под соусом «исторических закономерностей развития человечества» — прошли. Ее задача — напомнить человечеству о вечных ценностях, о том пути, который определили предки каждого, а не юристы Маркс и Ленин, искавшие подходящее обоснование грабежа того, что им принадлежать не могло по умолчанию. И этот путь не предусматривает вторжения в частную жизнь на государственном уровне.

…После этого разговора, в приближении судилища над Каллиопой — на мизинец правой руки начало давить колечко с изречением Посидония, которое позднее любил повторять Сенека: «Закон должен быть краток, чтобы невеждам легче было его усвоить». Анна засобиралась в дорогу, намереваясь помочь Каллиопе пережить испытание «медными трубами».

Весь этот судебный фарс Анна запомнила с трудом, поскольку он постоянно прерывался на 10 дней, поскольку у прокуратуры постоянно рушились обвинения. Основными свидетелями обвинения выступили следователи и эксперты. Последние эмоционально доказывали, что против такой мерзавки они могут «немножко нарушить» закон о судебной экспертизе, самостоятельно роясь в блоге, составляя произвольные тексты из высказываний хозяйки блога и ее посетителей, давая оценочные суждения, отвечая на свои собственные вопросы, сами себя предупреждая об ответственности.

Главный эксперт, проводивший лингвистическую экспертизу, не имел специального образования. Для экспертизы он самостоятельно надергал откуда-то несвязанных между собою фраз, сказанных неизвестно кем и по какому поводу, самостоятельно определившись и с вопросами экспертизы. На вопрос Каллиопы о том, почему он составил для экспертизы произвольный текст, с выделение жирным шрифтом то, что она бы никогда выделять не стала, он ей заявил, что текст, составленный им для экспертизы, является «его интеллектуальной собственностью», которую оспаривать она не имеет права, потому что судят ее, а не его. Она ответила ему, что никогда подобной бессмыслицы не писала, но раз это его «интеллектуальная собственность, то почему за нее должна отвечать она? Судья и секретарь суда откровенно заржали.

Анна и сама видела, что все протоколы «дела» фальсифицированы настолько, что некоторые допрашиваемые утром давали показания о том, что с ними, якобы случилось в обед этого же дня. Каллиопа нисколько не сомневалась, что ей будут вынесен обвинительный приговор, минимальный интерес лишь заключался в том, как суд опишет совершенное ею «преступление», если даже в обвинительном заключении было сказано, что преступление она совершила уже после возбуждения против нее уголовного дела. Но когда в их город за ее приговором явился сам генерал, всесильный министр МВД, судья вынес приговор, обозначив простым словом «преступление» то деяние, за которое ее чуть не сжили со свету.

Этим и закончилось почти трехмесячное пребывание Анны в доме Каллиопы, когда она лишь в очередной раз убедилась в правильности своего выбора. Она мыла полы, ходила по магазинам и периодически «выгуливала» Каллиопу, к которой окончательно обрела старшую сестру. И в эти их прогулки Анну невероятно раздражало желание каждого прохожего навязаться к ним с разговором о своей жизни.

Однажды в погожий летний день они шли по абсолютно пустынной улице. Анна порадовалась тому, что никто не лезет с рассказами из цикла «немного о себе». Можно было идти и идти, спускаясь к пруду, хоть немного отдыхая душой от этого позорного судилища, висевшего дамокловым мечом на головой Каллиопы.

Радовалась Анна недолго. Из подворотни им навстречу выскочил какой-то пожилой мужчина, явно торопившийся навстречу Каллиопе.

— Скажите… скажите! — запыхавшись выдавил из себя он, поднимая авоську с молочными пакетами к лицу ошалевшей Каллиопы. — Скажите, это будет хорошо?..

— Что вам будет хорошо? — неприязненно спросила его Анна. — Если не отстанете, вам плохо будет, а не хорошо!

— Хорошо, если я принесу внуку шоколадное молоко? — ответил старичок, не глядя на Анну. Он осторожно оттеснил ее плечом и раскрыл свою кошелку перед мадам Огурцовой. В кошелке было два пакета с шоколадным молоком.

— Вы идете к внукам? — тут же догадалась она, с любопытством заглядывая в пакет. — А сколько им уже?

— Одному четырнадцать, а другому тринадцать, — с каким-то идиотским восторгом ответил мужик.

— У меня дочери шестнадцать, она любит шоколадное молоко, — одобрила мадам Огурцова. — Мне кажется, сейчас оно у них пользуется популярностью.

— Значит, хорошо! — с видимым облегчением решил мужчина. — Что-то немного переживал, вы же знаете, какие они нынче.

— О, и не говорите! — поддержала его Каллиопа. — В этом возрасте все дети воспринимают любую промашку личным оскорблением. Но им понравится, будьте уверены! У вас все сегодня пройдет, как по маслу.

— Спасибо вам! — сказал старик с такой искренней благодарностью, будто ему было очень важно это услышать. Он взглянул на скучавшую рядом Анну и вдруг, приосанившись, выдал: «Эх, девчата! Если бы вы оказались на набережной в мои лучшие годы во Владивостоке… Я бы ни одну из вас не пропустил! Я вам обеим мозги запудрил и кудри закрутил! Каких шалав я там только не встречал…»

И, не обращая внимания на слабые протесты Анны, старик рассказал, как он встретил на набережной во Владивостоке одну с виду совершенную шалаву, которая родила ему двух девчонок. А недавно он ее схоронил, так места себе найти не может. Он ходит к внукам, но с ними сложно найти общий язык, а у девчонок трудная жизнь, он не хотел бы им быть обузой. Ему бы хотелось им что-то купить, но они сами лучше знают, что им нужно, а он так отстал от жизни… похоронив свою шалаву. Он всегда им деньги давал с пенсии, но ведь внукам просто деньги не дашь, как-то надо показать… заинтересованность. Раньше шалава его все вопросы решала сама. То им яблочек купит, то мандарин. А теперь ему самому соображать приходится.

Они не заметили, как прошли три остановки, а потом посадили на трамвай старика, рассказавшего им всю свою жизнь. По пути он выслушал много ценных советов, как ему наладить отношения с дочерьми и внуками без его драгоценной шалавы. Пока трамвай не отошел, они махали ему руками, и Анна невероятно злилась на эту особенность прогулок с мадам Огурцовой, когда приходилось кого-то провожать на автобус или вообще переться с сумками до вокзала, обливаясь слезами над рассказом о военном детстве очередного случайного прохожего.