На следующее утро мы вышли на пляж, легли. Вдруг тетка, сидя рядом с нами и читая газету, объявляет на весь пляж: «Федя, ну ты чего, не понимаешь? Роднина с Зайцевым поженились!» И весь пляж начинает обсуждать эту новость. Тут кто-то говорит: «Да вот же они лежат!» И мне ничего не оставалось, как второго мая в тринадцать градусов тепла кинуться в море, чтобы хоть куда-то убежать.
Семья на льду
Началась семейная жизнь. В свое время Мила Пахомова меня предупреждала, что самое трудное — разделить: вот здесь семья и дом, а здесь лед. А как такое разделить? Прежний тихий, послушный Зайцев вдруг превратился в мужа, который посуду мыть не желает, ничего в доме делать не желает, а на льду начал мне свой характер показывать! Если мы поругались на льду исключительно по поводу работы, значит, мы, естественно, не разговариваем и дальше, дома. Мы не сразу научились правильно строить отношения в семье, сидим дуемся. Зайцев из меня все время хотел сделать послушную жену. Я и без его указаний все могу помыть и постирать. Но только нельзя из меня лепить покорность. Если к нам приходили друзья, то начиналось укрощение строптивой, третья серия! Теперь дома начинали возникать конфликты, которые переходили на лед. Однажды, когда мы полностью были заняты такой борьбой, Татьяна как закричит: оставьте свои проблемы дома, хватит с меня ваших семейных разборок на льду.
Мы вновь оказались на сборах в Челябинске. Жили в профилактории трубопрокатного завода. Ира Моисеева с Андрюшей Миненковым, Слава Жигалин и Люда Караваева и мы с Зайцевым. Дали нам в профилактории три номера. А остальных разместили в гостинице. Зайцев часто стал задерживаться в гостинице: с ребятами в карты поиграть. Таня утром опаздывала на наши тренировки или вообще не приходила, потому что до полуночи занималась с Моисеевой и Миненковым, делала им программу. Когда мы приехали, она в первый день включила музыку. Я слышу «Кармен». Я была уверена, что эта музыка для меня. Но когда увидела, что «Кармен» ставят Моисеевой с Миненковым, мне стало обидно. Мы оказались у нее на втором плане, к чему я не привыкла и из-за чего у меня с Жуком в свое время начались сложности. Но он сознательно ставил нас на второй план, чтобы заставить меня признать себя ученицей, а не равной с ним.
Татьянина повышенная эмоциональность и большой интерес к танцам делал наше общение тоже очень непростым. Не в том смысле, что она в чем-то виновата. Я понимаю, как ей с нами приходилось нелегко. Каждый шаг приходилось вымерять. Мы, в отличие от всех ее остальных учеников, по наградам и званиям были недостижимы, а опыта уж точно я накопила не меньше, чем она. Она часто говорила, что мы наступаем на горло ее собственной песне. Только она начинала нам что-то предлагать, мы ей тут же говорили: нет, это не пойдет, потому что здесь полагается такой-то элемент делать, а здесь Зайцев на выпаде проехать не может. Получалось, что мы все время ее творчество ограничивали некими рамками, чего ее молодые ученики даже представить себе не могли. Уже одно это делало ее общение с нами тяжелым. На каждой тренировке ей приходилось с нами договариваться. По собственному опыту знаю, что для любого тренера подобный процесс невыносим. К тому же она работала на льду очень много. Тогда в ее группе семь пар занималось. Тут еще у нас с Зайцевым начались разборки. Зайцев то приходит в номер, то не приходит. Я то ли брошенная, то ли еще не брошенная жена, то нужная, то не нужная партнерша. Таня то не приходит на тренировки, то опаздывает. И в какой-то момент я взяла и собрала вещички. Но никто не дернулся, все думали, что никуда я не улечу, достать билеты в июле из Челябинска в Москву нереально. Но я улетела.
Приехала к коменданту аэровокзала. Брони нет никакой, но с собой телеграмма с грифом «правительственная», внизу подпись — маршал Гречко. Этой телеграммой он поздравлял нас с победой на Олимпийских играх и сообщал, что нам присвоены правительственные награды. Текста получилось много. Я показываю телеграмму коменданту и говорю: «Видите, меня Гречко вызывает». Понятно, что он читать ничего не будет, главное — подпись министра обороны. Козырнув мне, гражданскому человеку, он рапортовал: «На ближайший самолет не посажу, но на следующем вы точно улетите».
Мы никак не могли найти правильную позицию в наших семейно-рабочих взаимоотношениях. Не могу сказать, что Татьяна нам в этом вопросе помогала, поскольку на ней еще висели проблемы ее лучших пар: Моисеевой с Миненковым, Караваевой с Жигалиным, Леонидовой с Боголюбовым. Мы готовились к Инсбруку — первой Олимпиаде Зайцева. Сделали хорошую короткую программу — цыганский танец из балета «Дон Кихот». В балете это вставной номер. Я эту программу не то что любила, я ее обожала.
Один из первых предолимпийских сборов проходил на катке дворца «Динамо» в Риге. Жили мы в Юрмале, а тренировались в Риге. Рижское «Динамо» — местная хоккейная команда, которой руководил Виктор Тихонов. Когда мы приехали в Ригу, выяснилось, что у нас утренние тренировки стоят в расписании, но ни одной вечерней нет. Стали узнавать, в чем дело. Нам говорят: Тихонов после тренировки на льду обычно проводит занятие в зале, дает игрокам нагрузку и только после этого определяет, на какое время будет назначена вечерняя тренировка. Получалось так: мы тренировались, потом шли в зал, затем уезжали отдыхать, а Таня сидела и ждала, когда у Тихонова закончится тренировка. Прошло несколько дней, и мы понимаем, что так работать — ненормально. Тихонов ни на какое соглашение не шел. Ему объяснили, что из команды рижского «Динамо» в сборную страны входят два человека. А у Тарасовой четыре пары в сборной катались. Но меня поразило такое неуважительное отношение к коллеге по работе. Естественно, он в Риге был бог и царь. На него работала вся республика, весь город. Но такое неуважение! Сначала мы пытались с ним нормально говорить, он отрезал: когда надо, тогда я и определю, что будет вечером. Пришлось звонить в Москву зампреду Госкомспорта Сычу, которому поручили разруливать эту дурацкую, построенную на амбициях ситуацию.
Зайцев три раза менял ботинки, он никак не мог привыкнуть ни к одной паре. Нервно складывался начальный этап сезона. В декабре в Риге проходил матч сильнейших — отборочный турнир перед Олимпийскими играми. Жизнь шла на таких нервах, что я перестала спать. Двадцать с лишним суток спала урывками. Днем тренируюсь, ночью ворочаюсь. Я уже стала себе на ночь придумывать разнообразные дела, если опять не буду спать, чтобы было чем заняться. Откладывала что почитать, что постирать, что еще поделать. При этом я оставалась в хорошей форме. Зато Зайцев — в полном раздрае, он даже не мог прыгнуть свой коронный двойной аксель. Еще бы, три раза меняли ботинки! Короткую мы откатали нормально, а произвольную — тут разговор отдельный, — на самом деле получилось очень смешно даже в той нервной обстановке. Мы во второй части произвольной программы должны сделать двойной аксель. Я с этого акселя падаю физиономией прямо об лед. Упала, быстро встала — в первый раз упала на соревнованиях. Но в этот момент у меня что-то явно в голове свихнулось. Я стала рядом кататься с Зайцевым, но когда он заходил на прыжок, я показывала позу подхода к прыжку, он прыгал, а я ждала, когда он закончит, и дальше имитировала рядом с ним выезд из прыжка. У меня точно в голове что-то перещелкнуло. Так мы проехали еще минуты полторы, потом остановка и за ней новая часть — цыганские страсти. Я ручки закинула.