ничего хорошего в записке быть не может, если вторая предназначалась Феликсу.
— Рейт со мной не делился, а я не заглядывал. Но насколько могу судить — предписание явиться к нему сразу после пары. По крайней мере вслух он просил передать именно это.
Я развернула лист. Да. Одно предложение и размашистая подпись тем же почерком, каким было написано направление к целителям. Я мысленно поежилась. Похоже, у меня тоже редкий навык: влипать в неприятности по десять раз на дню.
Я потерла челюсть, хотя та уже не болела.
— Спасибо.
— Было бы за что, — усмехнулся Алек. — Беги, пока не опоздала.
Родерик хмыкнул, правда, я не поняла, по какому поводу. Расспрашивать не стала — некогда. Обернулась к нему.
— Спасибо, что проводил. И за лечение тоже.
Хотелось коснуться его руки, но под пристальным взглядом Алека это было невозможно, и потому я только улыбнулась, и ответная улыбка согрела меня.
— Род, задержись на пару минут, — сказал Алек Родерику.
Опять эти двое что-то решают за моей спиной. Но опаздывать было нельзя, поэтому я поспешила наверх, спиной чувствуя две пары глаз.
— Подождать не может? — поинтересовался Родерик. — Я тороплюсь.
— Без тебя не начнут, — ответил Алек, а потом их голоса перестали до меня доноситься.
Родерик
Алек взял быка за рога, едва их накрыл купол тишины:
— Может, перестанешь девчонке голову морочить?
— Может, перестанешь крутиться рядом с моей девушкой? — тоже не стал разводить политес Родерик.
— Нори — своя собственная девушка.
Да. Своя собственная и вправе сама решать, с кем ей быть и от кого принимать подарки. Вот только при одной мысли, что она может так же доверчиво прижиматься к кому-то другому, что эти серые глаза так же затуманятся после чьих-то чужих поцелуев, разум застилала кровавая пелена.
Он же всегда считал ревность уделом неуверенных в себе неудачников, так что с ним творится?
— Хорошо, втрескается она в тебя по уши, дальше что? Она-то не Дафна, своего ребенка в помойный ящик не выбросит, только никому от этого лучше не будет.
— За кого ты меня принимаешь? — возмутился Родерик.
— За парня, за которым все шесть лет в университете тянется шлейф разбитых девичьих сердец. Зачем тебе еще один трофей?
Не трофей. Никогда он не собирал такого рода трофеи. Но оправдываться Родерик не собирался.
— Мои отношения с барышнями — мое дело, Алек. Ни одна не скажет, будто я ее обесчестил.
— Конечно, не скажет, — нехорошо усмехнулся тот. — Кто станет собственным языком рыть себе могилу? Тем более что барышни с целительского знают, как исправить дело, если намечается свадьба, а барышни с других факультетов — к кому из них обратиться, чтобы никаких слухов не пошло.
— Еще слово в том же духе, и я ударю.
Нет, ему не был чужд зов плоти, но это не значило, что нужно тащить в постель каждую, кто ему симпатичен.
Каждую, кто бросит призывный взгляд или начнет осаду по всем правилам. Он давно научился видеть все эти уловки, превращавшие барышню в хищный цветок, поджидающий добычу. Порой они забавляли, порой раздражали, чаще оставляли равнодушным. Корделия была единственной студенткой, которой он позволил себе увлечься. Ошибкой, потому что он действительно ни одной не мог обещать свадьбы. Скорее всего, жениться ему придется, учитывая государственные интересы, и потому Родерик намеревался увиливать от брака так долго, как только возможно.
— Род, лицемером ты не был никогда. Мы оба мужчины, и оба знаем, что объятий и поцелуйчиков очень быстро становится мало. Слишком мало.
— Повторяю, мои отношения с барышнями — мое дело.
— Ты ведь на ней не женишься. Ты не из тех, кто женится, потому и Корделия тебя бросила.
Как будто сам Алек женился на всех, кого целовал. И все же укол достиг цели.
— Что ты несешь? — не выдержал Родерик. — Жениться? Я знаю ее два дня! Как и ты. Два дня — и кто ведает, что будет потом?
Он сам не знал, что будет потом. Знал только, что несколько минут назад отдал бы что угодно, лишь бы она не плакала.
— Я думал, это только барышни в первые пять минут после знакомства успевают придумать фасон свадебного платья и имена будущих детей, но ты…
Кулак Алека метнулся к его челюсти. Родерик отклонился, перехватил летящую руку, чуть сдвинулся, беря на болевой, и едва справился с желанием завершить движение, вывихнув локоть. Задержался на миг.
— Неудачная была шутка. — повинился он, выпуская руку Алека. — Я не хотел тебя оскорбить.
Алек крутанул предплечьем, точно проверяя, цел ли локоть. Но не унялся:
— И что потом? Когда ты наиграешься?
— Да, что потом? — вернул ему вопрос Родерик. — Когда ты узнаешь ее получше и поймешь, что увлекся не живой девушкой со всеми ее достоинствами и недостатками, а ее внешностью и собственными мечтами о ней?
— Можно подумать, ты много о ней знаешь.
В самом деле, что Родерик знает о Лианор? Два дня — небольшой срок, и все же… Имя, данное в приюте, и фамилия, которую она придумала себе сама. Подкидыш, с самого раннего детства знающий, что, кроме себя самой, надеяться не на кого.
Кассия — душевный практик приюта, значит, в жизни девочки был хотя бы один человек, способный собственным примером показать, что мир состоит не только из врагов. Но врагов или, наверное, лучше сказать мягче, неприятелей тоже хватало, иначе не ощетинивалась бы она колючками по поводу и без, все время ожидая подвоха.
Что еще? Оливия «очень ей помогла», а Оливия из тех, чью вежливость и внешнюю мягкость часто принимают за слабость и очень удивляются, когда обнаруживают за русыми локонами и милой улыбкой стальной характер. Она не стала бы предлагать помощь человеку, который ей не понравился.
Впрочем, что подумала Оливия — дело самой Оливии. Что он сам видел и понял? Живой ум и острый язык, за которым Нори не всегда успевает уследить. Умеет постоять за себя и, скорее всего, именно