Когда она подошла к деревне, на улицы уже опустилась ночная темнота, сгущающаяся под сенью высоких сосен, подступающих к самым домам. Но широкая центральная улица, на которой разместили телеги с клетками, была залита светом полной луны.
Ва́ррэны просидели целый день на солнцепеке посреди улицы. Зеваки вдоволь насмотрелись на бараньи и козлиные рога, поглумились над чудищами и перекидали в них все найденные в округе камешки и тухлые помидоры. Затем, удовлетворенные и уставшие к вечеру, собрались в таверне, обсудить прошедший день, богатый на события.
А уцелевшие после сражения гвардейцы, оставленные на страже чудовищ, растянулись прямо на траве, росшей по обочине улицы. Они хмуро переговаривались между собой, вспоминая безвременно погибших товарищей и желая демонам не менее мучительной смерти, и пили пиво, разливая его прямо из стоявших тут же бочонков.
Динка, не замеченная никем, прокралась к конюшне, прячась в тени домов. Конь Дайма, узнав ее, радостно заржал.
— Тише, тише, мой хороший, — Динка погладила его по бархатистому носу. А потом, немного поколебавшись, прижалась к теплой гладкой шее, зарываясь пальцами в жесткую гриву. Ей было страшно от того, что она задумала. Очень страшно. Но по-другому поступить она не могла. Там, на пепелище, она решила, что больше не будет плыть по течению.
Пусть ва́ррэны — рогатые чудовища. Пусть они порождения злобного Аримана. Но они живые, думающие и чувствующие. Такие же, как и она, Динка. Со своими мечтами и надеждами, со своими понятиями о справедливости. Они не по своей воле попали в этот мир, не от злого умысла убивали людей. Просто они не умеют поступать иначе, как не умеют поступать иначе волки, оказавшиеся среди отары овец. Это было странно, неправильно, глупо, но Динка их понимала и сочувствовала им. Она прожила среди них всего неделю, и поняла, что они не такие, какими их описывал на проповедях служитель прихода.
Они не пытаются завоевать мир и истребить людей. Лишь хотят вернуться к себе домой. Разве не лучше будет помочь им в этом? Пусть отправляются туда, откуда появились, и живут там по своим законам. Просто нужно отпустить их. И тогда они уйдут в Мшишкинские болота и найдут там дверь в свой мир. Отправятся к себе домой и больше никогда никому не причинят вреда. Что может быть страшнее, чем быть казненными в чужом краю на потеху толпе? Какими бы они не были, Динка не желала им такой судьбы. И собиралась помочь им, чего бы это ей не стоило.
Собрав в кулак всю свою храбрость, Динка отстегнула от седел два бурдюка для воды, вынула из седельных сумок два мешочка с сухарями, и вышла из конюшни на улицу. У колодца никого не было, и она беспрепятственно набрала в бурдюки свежей воды. Ва́ррэны просидели весь день на солнце. Вряд ли кто-то догадался их напоить и накормить. Динка, как никто другой, знала, насколько могут быть мучительными голод и жажда.
От колодца к клеткам она кралась, прячась в придорожных кустах. Гвардейцы сидели на обочинах улицы по обе стороны от клеток, и, чтобы подобраться к клеткам незамеченной, Динке пришлось лечь в пыльную колею и тихо ползти на животе, замирая каждый раз, когда поблизости раздавались мужские голоса. Как назло, на небе не было ни одной тучки, и луна светила ярко, будто Яхве вывесил зажженную керосиновую лампу. Но Динка все равно ползла, надеясь, что ее серый плащ с капюшоном поможет ей слиться с пыльной дорогой и подобраться к ва́ррэнам незамеченной.
— Пойду принесу еще пива, — раздался чей-то мужской голос прямо у нее над головой. Динка прижалась к дороге, решив прятаться до последнего.
— И мне принеси, — ответил голос чуть поодаль. — А еще чего-нибудь из еды.
— Ну ты и пожрать! — загоготал первый, подходя еще ближе к Динке. Динка даже дышать перестала, взывая про себя к Ариману, чтобы пронес гвардейца мимо нее.
— Недавно же ели, а тебе все мало, — твердый каблук гвардейца наступил Динке на прижатую к дороге руку, и она закусила губу от боли, но даже не вздрогнула. Может пройдет и не заметит. Судя по раскатистому хохоту, он уже изрядно навеселе.
— Ой, а что тут такое? — гвардеец не оправдал ее ожиданий и оказался бдительным. Динка закрыла глаза и расслабила напряженное тело. Если удар неизбежен, то лучше быть мягкой и податливой.
Гвардеец наклонился и, схватив ее за плечо, перевернул на спину. Динка лежала, не шевелясь, будто мертвая снаружи. Хотя внутри все бушевало. Было невыносимо обидно, что она так глупо попалась, не успев даже воды донести до клеток.
— Что там? — заинтересовался второй голос чуть поодаль.
— Девчонка лежит… — растерянно пробормотал нашедший ее гвардеец, приседая перед ней на корточки и заглядывая в ее лицо. Динка наблюдала за ним сквозь опущенные ресницы и не шевелилась. — Эй, девка! Что ты здесь делаешь? — гвардеец похлопал ладонями ей по щекам.