Читать интересную книгу Анна Леопольдовна - Фаина Гримберг

По приказанию императрицы приставлены наблюдать и печься о здоровье принцессы лейб-медик Ее величества Азаретти, доктор Санжи, учившийся акушерству, а также две опытные повивальные бабки, госпожа Ган и госпожа Фришмут. Все они полагают, что принцессе полезно в высшей степени как возможно чаще прогуливаться в саду, однако Ее высочество часто испытывает недомогание и принуждена оставаться в постели. Она часто проводит время, беседуя оживленно с вышепомянутыми повитухами, а вечера, как прежде, – за карточной игрой с нами, то есть с Юлией, Биной и, разумеется, со мной. Мы играем в самую простую и забавную игру, называемую по-русски «гусек» (gusiok). Принцесса пополнела и носит просторные платья и капоты, лицо ее выглядит несколько похудевшим, глаза сделались большими и словно бы внимательно вглядываются непонятным образом вовнутрь ее существа. Порою она глубоко вздыхает, смотрит на нас с некоторым снисхождением и говорит полушутя, что девицам никогда не понять жизни замужней женщины. Затем Ее высочество снова глубоко вздыхает и улыбается нам дружески…

Не могу сказать, что ее новое положение вызывает у меня зависть. Возможно, я не создана для рождения детей; нет, я не представляю себя ожидающей ребенка или молодой матерью. Однажды, всего один раз, мне приснился юноша, высокий и схожий с Андреем; во сне я знала, что это его сын, но у меня совершенно не было уверенности, что это и мой сын. Вас это удивит, быть может, но мне довольно того, что у Андрея уже есть сын, я питаю к этому мальчику самые теплые чувства, и меня совершенно не тревожит то, что мальчик этот – сын другой женщины, ведь он сын моего возлюбленного…

Впрочем, довольно обо мне. Его светлость внимателен к Ее высочеству чрезвычайно, они проводят целые часы, беседуя задушевно. Принц неизменно сопровождает супругу на прогулке, бережно поддерживая ее под руку. Его светлость рассказывает принцессе о своем детстве, и она слушает с интересом большим эти рассказы о детстве отца ее будущего ребенка. Антон Ульрих – второй из тринадцати детей в семье герцога Фердинанда Альбрехта II, Брауншвейг-Люнебург-Вольфенбюттельского и герцогини Антуанетты Амалии. Отец его был известен красивой внешностью, представительностью и храбростью, проявленной им в походах принца Евгения Савойского. Мать Антона Ульриха жива и разумно правит делами семейства; дела правления находятся в ведении принца Карла, старшего брата Антона Ульриха. Детство принцев проходило в малом дворце Вольфенбюттеля, попросту в двухэтажном доме, потому что денежные средства герцогской семьи были невелики. Учитель Вернер обучал Карла и Антона латыни, математике и прочим наукам. Много времени мальчики проводили и в манеже, упражняясь в верховой езде. Оба они мечтали о будущности великих полководцев…

Внимательно слушая принца, Ее высочество задает вопросы о его братьях и сестрах, просит его рассказывать различные случаи из его детства. Беременность супруги сделала Его светлость растроганным и очень нежным к ней.

* * *

Вчера Андрей долго рассказывал мне об Аравии и Персии. Свои знания он почерпнул из бесед с одним из переводчиков, входивших в штат персидского посольства. Этот молодой перс называл себя на русский манер Николаем.

Кроме оранжереи мы порою проводим время в его мастерской, помещение он нанимает на улице, которая называется Моховой (Mohovaja). Я боюсь одна пробираться, Андрей ждет, и я выхожу к нему, когда остаюсь во дворце. Отчего до сих пор не изобличили нас? Вероятно, оттого что люди, в сущности, равнодушны и ненаблюдательны. Помещение мастерской на заднем дворе, пробираемся, будто в пустыне, даже страшно… Он привозил меня в маленьких санках. Санки эти и лошадь принадлежат Григорию Анисимову, с которым Андрей сблизился не так давно. Этот Григорий Анисимов пишет на досках изображения святых, по-русски называемые образами или иконами. Дело прибыльное, потому что комнаты в русских домах уставлены подобными иконами, но к сожалению, все иконописцы (их еще зовут «богомазами») необычайно много пьют. Иногда Андрей подряжается писать изображения на досках, когда Григорий Анисимов получает большой заказ. Работая такую работу, Андрей выпивает пива и водки более, нежели он пьет обыкновенно. Несколько раз он являлся в оранжерею пьяным и засыпал почти тотчас на скамье, положив голову на мои колени. Когда он спит, его удлиненное лицо принимает выражение изнуренности и кротости. Проснувшись, он робок и сожалеет о своем пьянстве, а я умоляю его не являться на свидания ко мне, ежели он пьян, ведь он может упасть на улице, его могут избить или наказать в полиции; наконец, он может утонуть, если перевернется лодка!..

В мастерской ужасно пахнет краской, джутовым холстом и скипидаром. Невыносимый дух ест глаза и горло. Трудно дышать, потолок низкий. Одна масляная голландская лампа – на окне, другая – на столе. Окна большие. Днем, если отдернуть занавеси, мастерская наполняется солнечным светом. У одного из окон – треногий мольберт. Стены обшиты досками, а поверх досок обиты узкими полосами позолоченной кожи – голландскими обоями. Длинный и широкий деревянный сундук застлан войлоком, на войлок положена постель-тюфяк и перина, две подушки в пестрых наволоках набиты гусиным пером. Здесь мы провели сколько ночей, сколько раз умывались, поливали друг на дружку водой из фаянсового кувшина над оловянным тазом…

* * *

Все ожидают разрешения от бремени Ее высочества. Императрица несколько дней была тяжко больна, говорили о кровохарканье, внезапно открывшемся. Ныне Ее величество вновь на ногах. Да и как возможно быть иному, если весна принесла городу и двору новые ужасы.

В апреле месяце, по приказанию двора, арестованы: известный Волынский, президент коммерц-коллегии граф Мусин-Пушкин, тайный советник Хрущов, главноуправляющий над строениями (кажется, Еропкин; да, Еропкин), тайный секретарь Кабинета Эйхлер и еще другой секретарь, по имени Зуда. Волынского обвиняют в разных государственных преступлениях, но величайшее из них было то, что он имел несчастие не понравиться герцогу Курляндскому. Однажды, узнав о ссоре государыни с обер-камергером, Волынский вообразил, будто между императрицей и Бироном наступила холодность, и подал Ее величеству бумагу, в которой возводил разные обвинения на герцога Курляндского (хотя уже само возведение Бирона в герцогское достоинство должно было показать незадачливому доносчику истинное положение этого лица при дворе!). Досталось в бумаге, поданной Волынским, и некоторым другим приближенным к Ее величеству особам. Волынский старался выставить герцога в подозрительном свете и пытался склонить императрицу к удалению Бирона. Ничего глупее нельзя было придумать! Разумеется, Ее величество скоро помирилась с человеком, самым близким ей. Она передала Бирону бумагу Волынского, которая, как говорят, содержала в себе и немало правды. Естественно, Бирон решился окончательно погубить своего противника. Волынский, гордый и надменный по характеру, часто бывал неосторожен в речах и даже в поступках, поэтому вскоре представился случай обвинить и его.

Волынского судили; нашли, что он часто слишком вольно и непочтительно отзывался об императрице и ее любимце, и приговорили к отсечению сперва руки, потом и головы. При говор был исполнен. Я знаю, что незадолго до нашего с тетушкой приезда в Россию произошла в Санкт-Петербурге еще одна жестокая казнь: нескольких человек сожгли живыми, обвинив в какой-то ереси, как некогда жгли в Германии женщин, обвиняемых в колдовстве. Еще в правление Великого Петра сожгли также на костре некоего вольнодумного цирюльника Фому Иванова. Если бы в обеих русских столицах, в старой Москве и новом Петербурге, водилось больше вольнодумцев, то надо думать, их бы и жгли больше! Если бы я жила когда-нибудь давно, меня бы тоже сожгли как ведьму. Я никогда не скажу Андрею, какие меня порою посещают вольнодумные мысли, его это может испугать. Я не скажу и брату. Я никому не скажу, я привыкла быть одинока в своих мыслях…

Но продолжу о Волынском. Итак, его казнили. А тайному советнику Хрущову и Еропкину также отсекли головы за то, что они были его друзья и доверенные лица. Мусину-Пушкину отрезали язык, Эйхлера и Зуду высекли кнутом и сослали в Сибирь. Все имущество этих несчастных конфисковано и роздано другим, у которых оно тоже недолго пробудет, как мне кажется. Таким-то образом в России не только деньги, но даже земли, дома и всякое добро переходят из рук в руки еще быстрее, нежели в какой-либо другой стране в Европе. Мне приходилось слышать о поместьях, которые в продолжении двух лет имели трех владельцев поочередно. Впрочем, я об этом оригинальном явлении уже писала.

Волынский был умен, но и чрезмерно честолюбив; гордый, тщеславный, неосторожный, он был склонен к интриге и слыл за человека неугомонного. Несмотря на эти недостатки, которых он не умел даже скрывать, он достиг высших должностей в государстве. Он начал с военной службы, в которой дослужился до генерал-майора. Отказавшись от военных занятий, он занялся гражданскими делами. Еще при Петре Великом его посылали в Персию в качестве министра. Не так давно, по смерти графа Ягужинского, Волынский получил его должность кабинет-министра. Здесь он успел рассориться с Остерманом, а затем навлек на себя гнев герцога Курляндского и потому не мог завершить свою жизнь иначе, как несчастливо.