– Видела, конечно. Фильм потрясающий.
– Так вот, если ты видела фильм, ты должна знать, что я испытывал. Я не играл в этой ленте. Ни капли не играл.
– А последние два месяца играл неплохо.
Саша грустно улыбнулся.
– Тебя разгадать было нелегче. Всю голову сломал – есть у тебя кто, нет. Кирюшка правда, ни про кого не рассказывал…
– Так ты и ребенка допрашивал? – возмутилась она. – А к Верке зачем приставал?
– Б лин, а она ведь мне слово дала…
– Нашел, кому верить. Это все неправда! Не думай, что я сходила по тебе с ума все эти годы…
– Я и не думаю. Просто надеюсь, что ты меня любишь еще. И…
– А у тебя что, никого сейчас нет? – перебила она его, не удержавшись.
Он усмехнулся:
– Я хорошо помню про «одновременность». Нет, никого нет. И давно. Как начинаются какие завязки, вижу – и недели не хочу быть вместе, не то, что дольше. Вот так вот. Меня уже ничем и никем не удивишь. И не надо никого, кроме тебя.
Они разговаривали спокойно, тихо и без надрыва. Саша помолчал, потом снова подошел к ней близко-близко, но дотрагиваться не стал, только судорожно вздохнул:
– Ирин… Ирочка, Иришка, попробуй простить. Столько лет прошло… Ну, сколько можно наказывать?
Он помолчал несколько секунд, пытаясь прочесть ответ в ее глазах. А ей просто хотелось плакать, до того было больно. Стоило сейчас протянуть руку, сделать движение навстречу, и Саша обнимет ее, она сможет к нему прижаться… На секунду, на месяц, на год…
– Ир, я люблю тебя, – повторил он. – Все зависит теперь от тебя. Скажи мне, что… Ир, ну пожалуйста!
Из детской послышалось бормотание – Кирюшка часто разговаривал во сне. Она провела рукой по лбу, словно отгоняя наваждение.
– Ладно, Саш… Время позднее, тебе пора. Только езжай осторожно, мало ли всяких придурков по ночам гоняет.
Брюсов закрыл лицо руками. Потом снова посмотрел на нее. Ира отвернулась к окну. Он в тревоге прошелся по комнате, остановился за ее спиной – как тогда, после Болгарии.
– Ира…
– Саш, не получается чего-то. И хотела бы, а не получается. Ты должен уйти, – сказала она, не поворачиваясь.
– Хорошо… – услышала она.
Как и в тот раз, хлопнула входная дверь.
Ну, вот и все. Теперь уже точно все. «Не получается», – сказала она ему. Сказала сущую правду. А жить без него – получится? Раньше она знала, что справится, гнев придавал ей силы. Теперь гнева не было. Была только боль…
Так что же у нее не получилось? Простить? Или она уже простила его, давным-давно простила… Тогда что стало главным? Страх – наступить на те же грабли, снова обжечься? Но будет ли ей хуже и больней, чем сейчас?
Завтра утром Кирюшка проснется и увидит, что дядя Саша ушел. Ничего, забудет. Он маленький, он забудет. А она? У нее был второй шанс – на счастье ли? Или на новое горе? Она никогда не узнает теперь…
Ложиться Ира не стала. Взяла на кухню ноутбук и устроилась за столом. Открыла чистый лист. Поплакать, что ли? Или написать что-нибудь? Что же она сделала? Все правильно она сделала… Ничего хорошего бы у них не вышло. А зачем надо это «правильно»? Кому оно надо?!
А может, стоило просто оставить его на эту ночь… Не задумываясь о дальнейшем. И сейчас еще не поздно позвать. Или – поздно? И как это будет – после чужих женщин и мужчины, всего, что было у него и у нее? Да так. Так, как будто ничего и не было – «только ты и я».
Что ж. Можно себе представить, что он вернулся. Можно написать об этом, сочинить душещипательную историю. Но позвонить, позвать? Она не сможет… И хотела бы, а не сумеет.
Ну почему, почему ее не научили чему-то очень важному? Почему оказалось не под силу сделать крохотный шаг, едва заметное движение навстречу? Через что в себе она так и не смогла переступить, что оказалось сильнее любви, прощения, желания, в конце концов?
Всю ночь Ира просидела на кухне перед экраном…
Открытый лист так и остался белоснежно пуст – на нем не появилось ни строчки. Она встала и выключила свет – на улице уже светало. И через миг раздался звонок на мобильный. Номер у него, между прочим, все тот же… прежний… У нее задрожали руки.
– Ну, и что ты решила? – раздался Сашин голос.
– Ты не спишь? – не поняла она.
– В машине спать неудобно…
Она бросилась с трубкой к окну и увидела у подъезда знакомый автомобиль.
– Что это значит?
– Ты же сама сказала – ночью на дорогах гоняют. И потом – какой смысл ездить туда-обратно…
– А зачем обратно? – тихо спросила она.
– Я тебя больше не отпущу, Ир, – так же тихо, но твердо ответил он.
– Не все зависит от тебя. Ты еще не понял?
– Понял. Я буду ждать.
– Не валяй дурака! Езжай к себе домой! – закричала она в непонятном страхе.
– В общем, я здесь, – был ответ. – Я жду, что ты решишь.
В трубке раздались гудки, а дверца машины открылась, и Брюсов вышел. Она видела, как он достал сигарету. Солнце совсем взошло, день обещал быть ясным. Дул сильный ветер, и Саша, прикуривая, загородил зажигалку ладонью. Ветер, срывая с деревьев последние листья, гонял их по дороге, как маленьких птичек.
Ира постояла у окна. А потом снова села перед монитором, побежала пальцами по клавиатуре, и на экране черным узором проявились строчки.
Нахальный ветер птицей золотойГоняет лист по мокрым тротуарам.А мне сегодня все дается даром —Твой долгий взгляд, мой призрачный покой.
Не плачу! И не жди, не заплачУ.На сдачу у тебя – одни разлукиИ мелочь ссор. Отдамся на порукиНадежде – тонко лгущему врачу.
Идешь – как глупо! – сразу напролом.Но ветер переменится, наверно.Он бросит, наигравшись, олух скверный,Ту птицу – с переломанным крылом.
Как ловкий вор, уходит от расплатСкиталец, обходящийся без крова.Он жертвою своей не очарован,В беде ее ничуть не виноват.
Ты хочешь отомстить мне: боль за боль!И, жадный, не смиряешься с убытком.А листик тонкий – птица – инвалидка,Безжалостно растоптанный тобой,
Лежит в грязи. Тому, кто о ценеГотов забыть – урок. Увы, напрасный.Послушай… Я на все давно согласна…Но что ты предложить посмеешь мне?