некая его семема, то это семематическое содержание, конечно, вполне закономерно определяет собою и тот физический звук, отражением которого фонема является. Необходимо, чтобы фонема не была столь неподвижна и чтобы в ней самой вырабатывались такие функции, которые обеспечивали бы ей возможность осмысливать звуки, ради какового осмысления она только и была нами признана. Несомненно, для объективно-реального звучания фонема создает определенного рода принцип, определенного рода метод, понимание и построение и, наконец, определенного рода закон, согласно которому фонема звука осмысливает самый звук. Ведь в этом же и состоит ее
назначение. А если мы вспомним наши общие аксиомы знака, то мы вспомним также и то, что в целях ясности приходится различать не только знак и обозначение, не только значение и обозначенное, но еще и особого рода назначение, которое как раз и является целью всей конструктивной сущности звука, когда он мыслится в качестве осмысленного знака определенной звуковой реальности. Вся эта семасиологическая методика рассматривается в лингвистических исследованиях весьма часто и разнообразно, но также и весьма разнобойно, несогласованно, противоречиво и, опять-таки, конечным предметом рассмотрения являются здесь обычно не сами звуки, по цельные слова. Сейчас у нас нет возможности входить в рассмотрение этих многочисленных исследований в области семасиологии. Мы должны только сказать, что каждый звук, взятый хотя бы и вне своего звукового значения, тоже имеет свой собственный предмет, а именно, самого же себя, так что какие-нибудь русские звуки «
а» или «
и» являются не только сочинительными союзами и в этом смысле обозначают уже нечто внезвуковое, но они являются также и самими собой, т.е. каждый раз имеют свою собственную чисто звуковую предметность и определенным образом ее осмысливают, организуют и оформляют. Поэтому, вся наша семасиологическая аксиоматика не может не завершиться этой семантической методикой, без которой невозможна была бы даже и просто одна мысленная предметность, не говоря уже о предметности объективно-реальной.
Фонема звука есть его назначение, данное в его конструктивной сущности, или принцип, метод и закон соответствующего семантического оформления звука. Короче говоря, фонема звука всегда входит в «определенную языковую систему» (II 3е).
Несколько разъяснительных замечаний
В логической и лингвистической литературе XX в. очень часто и очень много дебатировался вопрос о сущности мышления и языка с точки зрения объективной действительности. Как мы сказали выше, некоторые ведущие направления в философии пытались рассматривать мышление и язык вне всякого их соотношения с объектом или субъектом. Такое понимание мышления языка, проводимое в абсолютизированной форме, является ничтожнейшим порождением новейшего идеализма не способного утверждать ни объективную, ни субъективную действительность и способного понимать всю смысловую сферу мышления и бытия лишь как нечто нейтральное, т.е. понимать вполне нигилистически. В таком виде вся эта «нейтральная» философия не выдерживает никакой критики, и мы не будем тратить времени на ее опровержение. Тем не менее, эта «нейтральная» «смысловая» область, лишенная своей абсолютизации, несомненно имеет большое значение для всякого логического и лингвистического анализа; и ее обязательно нужно уметь понимать и учитывать без нарушения объективных прав материальной действительности и без нарушения прав субъекта, отражающего эту действительность.
Обычно – и это очень грубо – всякое утверждение понимается не дифференцированно, глобально, как нечто простое и неразложимое. На самом деле здесь содержится весьма много тонких различий, на которые слепо натыкается иной логик или лингвист, благодаря чему он часто и дает такое изложение предмета, в котором никак нельзя разобраться до конца. Не входя в анализ соответствующих дифференций, мы скажем, например, что акт называния вовсе еще не есть акт полагания. Мы можем называть какой-нибудь предмет, т.е. давать ему имя, вовсе не думая, что этот предмет существует. Можно рассказать весьма забавную сказку, о реальности которой у нас не возникает даже и никакого вопроса. И тут будут всякие акты, и называния, и полагания и утверждения. Но совершенно ясно, что называть можно то, что вовсе не существует; и полагать в мыслях можно то, для чего мы еще не придумали никакого названия и относительно объективного существования чего мы сами не ставим никакого вопроса. Итак, номинативный акт (акт называния), тетический акт (акт полагания чего-нибудь в мысли) и объективирующий акт (акт утверждения чего-либо в качестве реального существования), все это – совершенно разные акты, не говоря уже о том, что акт верификации (акт утверждения чего-нибудь как истинного) тоже есть нечто совершенно специфическое. Из всех этих актов семантический акт удовлетворяется только одним своим тетическим назначением и не нуждается ни в каких других актах. Это нужно хорошо понимать всем тем, кто хочет разобраться в принципиальной значимости семасиологии.
В частности, если фонема звука отличается от физического звука не тем, что ей свойственны какие-нибудь качества, но тем, что она находится в системном отношении с языком вообще, есть результат именно семантической природы фонемы, т.е. не ее номинативной или объективирующей стороны, но результат именно ее тетической значимости. Принимая иной раз за фонему такой звук, который реально даже и не произносится, например, когда мы говорим «лесный», вместо фонологического «лестный», то это непроизносимое здесь «т» для своей фонемности, очевидно, не нуждается не только ни в каком назывании, но даже ни в каком произношении, т.е. ни в каком объективирующем акте, а нуждается только в установлении его системного соотношения с языком вообще; а язык вообще как раз и будет свидетельствовать нам о том, что существуют такие слова как «лести» (родит. пад.), «льстивый», «льстить», «льстец», и т.д. Именно это системное отношение звука «т» со всем языком и помогает нам распознать этот звук уже не просто как физическое явление, но как фонему.
Логика и, особенно школьная, часто путается, например, в том, что такое суждение и, в частности, состоит ли оно из связи вещей или из связи идей. Но, если всякое суждение есть соотношение обязательно вещей, то, очевидно, не могло бы существовать математических суждений. А если суждения есть соотношения только понятий, то иметь суждения могли бы только логики или ученые, а обыкновенные люди не могли бы иметь суждений. Значит то отношение, которое устанавливается в суждении между субъектом и предикатом, выше только вещественных и выше только понятийных отношений.
Говорят, например, что всякое суждение нечто утверждает. Но остается совершенно непонятным, что такое здесь это «утверждает». Я могу утверждать нечто ложное. Значит то отношение субъекта и предиката, которое я устанавливаю в своем ложном суждении, вовсе еще не является соответствующим действительности. Суждение, которое является ложным, основано, очевидно, не на системе объективирующих актов, но на системе только тетических актов, объективирующие же акты играют здесь