указанные частные огласовки. Да даже, если взять и каждую такую огласовку, например, хотя бы «
стра», то можно сказать только лишь то, что нами произносятся здесь лишь соответствующие физические звуки, но никак не фонема и не ряд фонем. Фонема «
а» тоже не произносима, потому что фонема не есть звук «
а», но
смысл звука «
а», как именно звука «
а». Само собой разумеется, что никому нельзя запретить перестать рассматривать смысл звука «
а», как именно звука «
а»; и никому нельзя запретить рассматривать
самый звук «
а». В таком случае, мы будем заниматься либо физико-акустическими свойствами звука «
а», либо его физиологическими свойствами. Но фонология не есть ни акустика, ни физиология звуков речи, хотя фонема только и возможна, как смысловое содержание физиологически-акустической действительности звука.
д) Аксиома идеализированных объектов. Нам остается сделать только еще один шаг, чтобы конструктивная сущность звука достигла своего завершения. Мы наблюдали, как звук отражается в человеческом сознании, как он обобщается или, вообще говоря, мыслится, и какие формы приобретает он, как результат отражения живого речевого потока. Но мы еще ничего не сказали об одном обстоятельстве, которое завершает собою всю теорию абстрагирующей деятельности мышления, когда последняя конструирует собою реальные звуки вместе с обозначаемыми этими звуками предметами. Ведь уже самое простое слушание тех или других звуков живой речи свидетельствует нам от том, что звуки, отличные друг от друга то значительно, то незначительно, напрашиваются на разделение их по тем или другим классам и на понимание их как стремящихся к тому или другому своему звуковому пределу. Об этом у нас уже шел разговор, однако, покамест еще в применении к физическим звукам и меньше всего в применении к их конструктивной сущности. Собственно говоря, обстоятельство, о котором мы сейчас хотим сказать несколько слов, конечно, должно было иметься в виду уже в аксиоме генерализации. Однако, там нас интересовал самый акт обобщения, и мы ничего не сказали о необходимости перехода каждого обобщения к своему пределу. Эта необходимость перехода всякого становления к своему пределу, вернее, необходимость диалектического скачка от становления к ставшему, еще раньше того имелась нами в виду, когда мы говорили об аксиомах, дифференциалах и интегралах. Но и там учение о пределе было неуместно рассматривать в чистом виде, поскольку речь шла по преимуществу о физической субстанции звуков. Теперь же, когда от физической субстанции звука мы перешли к его смыслу, к его конструктивной сущности, необходимо, чтобы этот переход от становления к ставшему совершался также и здесь. С подобного рода предельными переходами мы постоянно имеем дело и в науке и в жизни. Так, в механике или физике говорят об абсолютно твердом теле, переходя от меньшей жесткости тела к большей жесткости и уходя с подобного рода переходами в недостижимую бесконечность. Вот это бесконечно жесткое тело есть то, что в науке называют «абсолютно твердым телом», – понятие, без которого не может обойтись точная наука. Это касается и всех других физических объектов, которые в целях достижения точной и завершенной науки, часто приходится рассматривать именно в таком «абсолютном виде». Говорят, например, о несжимаемой жидкости или о движении тела в отсутствии всякого трения и т.д. и т.д.
Без такого перехода от становления к ставшему не может обойтись и фонология. Звук, смысловым образом отраженный в сознании и мышлении, рассматривается то так, то эдак, то с теми, то с другими дифференциальными признаками, то с той, то с другой степенью своей интенсивности, как это происходит и в живом потоке речи. Однако, становление возможно только там, где есть или мыслится какое-нибудь ставшее, т.к. иначе становление рассыпается в хаотическое множество каких-то отдельных моментов, стремящихся неизвестно куда. Только, когда мы взяли смысл данного звука в его пределе, только тогда вся бесконечная разношерстность его становления приобрела свой окончательный смысл и получила для себя определенное целевое задание. Этот предел удобно назвать идеализированным объектом, поскольку он уже освобожден от всего случайного и непродуманного. Как всякий звук есть нечто определенное, какими бы разнокачественными признаками он не характеризовался и куда бы он не стремился в живом потоке речи, точно так же и фонема есть нечто устойчивое, определенное, лишенное всяких случайностей, из какого бы хаоса звуковой действительности она ни извлекалась. Отсюда вытекает и еще одна аксиома конструктивной сущности звука.
Смысловая функция звука, или его фонема, есть звук, данный в качестве идеализированного объекта (II 2д)[36].
Итог аксиом конструктивной сущности и переход к последующим аксиомам
По поводу последней аксиомы необходимо заметить, что в нашем восходящем определении фонемы с ее моделью эта аксиома идеализированных объектов является, во-первых, прямым обобщением и синтезом ноэтической и аноэтической предметности. Ведь совершено ясно, что идеализированный объект уже охватывает то и другое, выше того и другого, как и вообще выше всяких противопоставлений и сопоставлений. Он обладает окончательной простотой и непосредственной очевидностью в смысловой области, подобно тому, как этими же самыми качествами физический звук обладает в своей физической области.
Во-вторых, если идеализированный объект есть синтез ноэтической и аноэтической предметности, то ясно, что он есть также и окончательная формула структуры, которая раньше была нами формулирована только в отношении физической субстанции звука. Соединение ноэтического и аноэтического, т.е. раздельности и нераздельности смысловой области, очевидно, есть не что иное, как смысловая структура.
В-третьих, только идеализированный объект гарантирует для нас возможность получения окончательной общности, потому что формулированный у нас выше генерализирующий акт характеризовал собой только само наличие генерализирующего акта в мышлении и его необходимость, но отнюдь не его предельную завершенность. Поэтому то, что было сказано нами относительно акта генерализации, получает свою окончательную завершенность только здесь, на ступени идеализированного объекта.
Наконец, также и репрезентирующий акт только здесь получает свой окончательный смысл, т.к. без всех последующих аксиом эта аксиома репрезентации говорила лишь о голом факте воспроизведения или отражения, без всякого анализа его смыслового содержания.
Таким образом, только аксиома идеализированных объектов впервые делает для нас возможным констатировать в фонеме ее подлинное и окончательное смысловое ядро; и ясно, что все предыдущие аксиомы конструктивной сущности только ее подготовляли. Отсюда возникает необходимость для всякого фонолога во что бы то ни стало добиваться яснейшего представления о фонеме, именно как об идеализированном объекте. А для того, чтобы никакой читатель не пугался этой терминологии, скажем вот о чем.
Вы слушаете симфонию. Спросите себя, что вы, собственно говоря, в ней слушаете? Те звуковые волны, которые исчислены в акустике и которые тут, в концертном зале нашли для себя место? Ни