что твои деньги – это когда они у тебя под подушкой лежат. Хотя время такое бандитское, что и под подушкой хранить неспокойно. Однако Тота понял, что задумал он благое дело, ибо всё решилось очень просто: на его новый служебный номер поступили звонки междугороднего сигнала. Тота думал, что это мать, а тут:
– О! Господин Болотаев! – Он сразу же узнал этот голос с европейским акцентом. – Да-да. Это Амёла Ибмас. Я по делам вылетаю в Москву. Хотела бы с вами встретиться. У вас есть возможность?
– Да-да, конечно.
– А какие пожелания?
– Э-э, – замялся Тота.
– Я поняла. В Москве поговорим.
– А у вас, госпожа Ибмас, есть какие пожелания? – нашелся Болотаев.
– Одно нескромное есть. – Она смеется. – Мечта в Большой театр попасть.
– Нет проблем, – заявил Тота, хотя сам за все эти годы, к своему стыду, ни разу не был там. А вроде обязан был, хотя бы как выпускник института культуры.
* * *
В жизни каждого человека есть событие, которое если не переворачивает, то явно как-то изменяет его жизнь и запоминается навсегда…
Почему-то Болотаев сразу же придал огромное значение звонку из Швейцарии. Во-первых, как мыслит он, такой звонок, скорее всего, прослушивается. Во-вторых, каким образом мадам Ибмас узнала его номер. И в-третьих, самое приятное и романтичное, Амёла Ибмас очень симпатичная, европейская девушка… Впрочем, и он не последний парень на деревне. Словом, его обаяние неотразимо…
На самом деле всё протекало прозаично. За полчаса до представления они встретились перед Большим театром. Ибмас мило, по-европейски, улыбалась, но в глазах лишь деловой настрой и благодарность за балет. А Болотаев с ходу спросил:
– Как вы узнали номер моего служебного телефона?
– Вы клиент самого древнего и крупного банка в мире, – был ответ.
Как и во всех театрах Москвы, и в Большом был приличный буфет, где шампанское, коньяк и закуски к ним для приятного, расслабленного просмотра. Однако Ибмас от всего отказалась, даже в антракте со своего места не вставала. Правда, после представления её взгляд изменился, глаза увлажнились.
– Спасибо вам. Я получила такое наслаждение, – говорила она. – Кстати, а вы ведь тоже по образованию балетмейстер? И недавно руководили чеченским театром.
– Откуда вы всё знаете?
– У вас есть ко мне вопросы? – ушла она от ответа.
– Есть, – выдал Тота. – Я хотел бы получить остаток своих денег. Очень нужны.
– Прямо в Москве?.. Нет проблем.
Оказывается, Ибмас остановилась в самом дорогом отеле «Метрополь», рядом с Большим театром. Расставаясь с Болотаевым, она подала руку и сказала:
– Завтра утром я поеду в Подмосковье. Меня пригласили на дачу. – Она называет фамилию одного из самых богатых людей России, совладельца крупнейшей нефтяной кампании. – Послезавтра приходите вот по этому адресу в одиннадцать часов. Буду ждать.
По указанному адресу находился офис московского представительства банка.
– Господин Болотаев, – официально говорит Ибмас, – вы были директором крупного торгового центра и по рекомендации наших клиентов и ваших партнеров, мы, вопреки уставу нашего банка, открыли вам счет. Но дело в том, что на счете клиента нашего банка должно быть минимум триста тысяч долларов… Раз вы решили забрать остаток – это восемь тысяч сто долларов, то мы их выдаем вам и благодарны за сотрудничество. – Она мило улыбается, подает руку. – Надеюсь, что вы ещё вернетесь в бизнес. Прощайте.
Вопреки ожиданиям, эта встреча оставила крайне неприятный осадок, словно его как-то попытались допустить на краешек элитарного клуба богатых людей земли, но он не подошёл – на порядок меньшую сумму, чем членский взнос, в банке имел, но и это, как небольшой задаток, не оставил.
В общем, такая европейская красавица, как Амёла Ибмас, ему не по зубам, а надо заниматься судьбой уголовницы Дады Иноземцевой.
…Взяв у Тоты десять тысяч, Серов сказал:
– Это номинал. Ради памяти Султана работаю без комиссионных и постараюсь от души.
Тота понимал, что такой процесс, как досрочное освобождение заключенной, если он даже будет, дело не одного месяца, а может, и года, к тому же этот Серов на сей раз показался ему просто как спившийся интеллигент или переживший свое время хиппи семидесятых, у которого, как у блатного, нет визитки, контактного телефона и постоянного места жительства. В общем, совесть у Тоты чиста, он что мог и не мог, но сделал, а там будь как будет. Написано на роду Иноземцевой скоро освободиться, он будет очень рад… Однако он совсем не обрадовался.
У Тоты с утра две пары лекций, и он гладил брюки, как постучали:
– Болотаев, там какая-то странная беременная женщина на проходной. То ли бомжиха, то ли ещё хуже… В общем, вас спрашивает. Что делать? Прогнать?
– Бегу, – крикнул Тота.
Утренний час пик. Все идут на работу и занятия. В углу холла домашнее, вечно зеленое деревце, на которое Тота не обращал внимания. Теперь под ним, как выброшенная кошка у чужой двери, у батареи отопления приютилась Дада.
Увидев Болотаева, она тяжело встала. Теперь она прячет не только часть лица, но и живот пытается прикрыть. На ней куцеватое, старомодное и поношенное пальто явно с чужого плеча. На ногах валенки, даже название которых в Москве не помнят. Словом, вид у неё далеко не респектабельный, особенно лицо – землянисто-серое, болезненное, измученное.
– Дай паспорт, – первое, что сказал Болотаев, даже не здороваясь.
– Паспорта нет, – без зубов шепелявит она. – Вот. – Она протянула какую-то справку.
– Она что, только