и даже погадали бы, чем нагружены его трюмы. Но сейчас им было не до пустопорожней болтовни. Где-то в душе каждому рыбаку хотелось увидеть скумбрию первым.
— А шо, если на этом замете опять вся рыба кончится, — произнес кто-то из рыбаков за спиной у Погожева. Андрея и самого мучили эти мысли, как ни старался он заглушить их в себе. Самое странное, что он чувствовал гнетущую вину за это безрыбье, хотя прекрасно понимал, что отсутствие скумбрии уж никак от него не зависит.
«Неужели так ни с чем и вернемся? — думал Погожев, озирая море. — Вот это будет номер».
И тут, в каких-нибудь ста метрах позади сейнера, вода начала вскипать и пузыриться, словно от невидимого дождя.
— Рыба!..
Увидели ее все одновременно. Косяк скумбрии только-только поднимался, и поэтому «кипение» моря в этом месте заметно нарастало.
— Готовьсь! — скомандовал кэпбриг, отчаянно накручивая штурвал.
Крутой разворот сейнера, и они устремились на полосу фонтанчиков, над которой появились и первые чайки. Рыбакам было видно, как чайки стремглав падали вниз, хватали рыбу и на лету глотали ее, смешно дергая головками.
На спардеке уже ни Зотыча, ни Кацева, ни Фомича: всех словно ветром сдуло. Последним мелькнул на трапе стриженый затылок Селенина. За кормой, в баркасе — сидели два рыбака. Рука стармеха лежала на пусковом рычаге промысловой лебедки. Фомич, повернув голову в сторону спардека, не спускал глаз с Осеева, ожидая команды.
А тот в свою очередь не спускал глаз со скумбрийного косяка. Обычно широко распахнутые глаза Виктора были напряженно прищурены. На скулах проступили желваки. Да и весь он был словно туго натянутая тетива. Наступал самый ответственный момент — замет невода, который целиком и полностью зависел от кэпбрига, от его опыта, изворотливости и сноровки. И Погожеву, глядя на все это, пришла на ум рыбацкая присказка о кэпбриге: его дело — обловить рыбу, а тянуть сетку — наша обязанность. Трудно даже представить, сколько мыслей в этот момент в голове у кэпбрига: надо определить, в какую сторону движется косяк, прикинуть его размеры и скорость движения, решить, с какой стороны лучше подойти к нему и обсыпать так, чтобы рыба угодила прямо в кошель невода. Делать надо все одновременно — и принимать решения, и исполнять их. Не то скумбрия может «нырнуть на покой», то есть уйти в глубь моря. А там уже не достанешь.
Осеев на мгновение оторвался от косяка, чтобы окинуть взглядом сейнер, убедиться, все ли на местах. И тут же его левая рука взлетела вверх и застыла над головой. Погожев не уверен, что произошло раньше — взмах руки и прозвучала команда «отдавай!» или свистнул стальной трос, загрохотали кольца и бурый поток невода хлынул с площадки за борт? Видимо, произошло все это одновременно.
2
Баркас с двумя шлюпочными тут же оторвался от сейнера. В руках у шлюпочных был длинный трос от одного из крыльев невода. Когда сейнер обежит вокруг косяка и замкнет скумбрию в кольцо — рыбаки с сейнера примут трос у шлюпочных и начнут равномерно подтягивать невод к судну сразу за оба конца. А пока крылья невода не сведены вместе и концы нижней подборы с кольцами-грузилами не подняты на борт, на сейнере столпотворение: крики, стук, летели за борт специально припасенные для этого камни.
Погожев опускал в глубь моря и вновь вытягивал наверх привязанную к линю рыбу-пугало — деревянную болванку, обтесанную и покрашенную под крупную пеламиду и начиненную для тяжести свинцом. Все это для того, чтобы скумбрия не ушла под сейнер.
«Упустить мы ее не должны, — думал Погожев о рыбе. — Еще несколько минут работы — и она уже, считай, наша. Хотя и будет еще за бортом сейнера. И чтобы выбрать ее на палубу — не один час понадобится». И он который раз подряд с каким-то охватившим его рвением, издав хекающий звук, вновь и вновь запускал пугало в темно-зеленую толщу вод.
На ходовом мостике — ни души. Голос кэпбрига слышался то на корме, то на баке. Движения у него были резкие и быстрые. Он должен был успеть повсюду.
Погожев с инженером Селениным тоже включились в работу. Дело это нелегкое — изо всех сил тянуть наверх нижнюю часть невода. Это называется «сушить дель». Тянуть ее надо всем корпусом, не сгибаясь. Иначе завтра не разогнешь поясницу. Погожев уже знал это — ученый.
От жары и работы пот струился по спине и груди рыбаков, застилал глаза. Погожев то и дело встряхивал головой, стараясь сбить пот с лица, так как руки были заняты сетью.
Кто-то из рыбаков не выдержал, схватил пожарное ведро с привязанной к дужке веревкой и, достав забортной воды, окатил себя. Его примеру следует второй, третий. Увидав, что ведро в руках у Селенина, Погожев крикнул:
— Окати-ка меня, Жора! Да вместе с головой... Вот та-а-ак!
Вода в море была прозрачная. В обсыпанном сетью пространстве металась скумбрия. Броски ее были стремительны, как блеск молнии. Сколько ее там? Пока догадаться трудно. «Может, трудно только для меня?» — подумал Погожев и возбужденно крикнул Зотычу:
— Сколько взяли?
Ответ у Зотыча был уклончивый. То ли сам толком не знал, то ли боялся сглазить.
— На приемке посчитают точно, когда сдавать будем, — сказал он.
Климов заговорщицки подмигнул Погожеву и вполголоса произнес:
— Зажиливает дед рыбу. Тут уж он, как водится, верен себе.
Вцепившись руками в дель и выстроившись вдоль борта один к одному, почти вся бригада тянула невод, сколько было силы. Вот тут и познавалась вся премудрость рыбацких слов: потягаешь сеть год-полтора — руки на полметра длиннее станут.
— Как работенка, товарищ секретарь? — спросил Витюня, блеснув глазами и скаля крупные желтоватые зубы. В его голосе Погожев уловил ту же наигранность и хитрость, что и во взоре.
— Работенка как работенка — не пыльная, — отозвался Погожев. — А ты что, уморился?
Витюня не ответил. Все с той же наигранной улыбочкой на крупных губах, он изо всей силы налегал на сеть. А сила у него, судя по бицепсам, немаленькая. О том, что они твердые, как камень, можно было судить, даже не прикасаясь к ним.
Потом рыбаки столкнули сеть обратно в воду, оставив на планшире только