рации.
Зато на сейнере приходится попотеть. Работы хватало всем: одни наполняли ящики рыбой, другие переносили и устанавливали их на подъемник под нависшей стрелой, а затем уже — «вира» и скумбрия плыла вверх, на борт рефрижератора.
И все равно сдавать рыбу было приятно. Сдача рыбы — что-то вроде праздника. И любая тяжесть не в тяжесть. Все делалось с шуточкой-прибауточкой. И завтракали тоже как бы играючи — по два-три человека, ныряя на ют, где Лехой уже были расставлены миски с тушеной рыбой и кружки с кофе.
Погожев с Климовым наспех запивали завтрак горьковатым кофе, поглядывая на часы, — стрелки приближались к восьми, скоро выходить на связь с бригадирами. Особенно беспокоили Погожева бригады, оставшиеся в Тендре. Да и торбущенская тоже не давала покоя. «Если вчера вечером там провели бригадное собрание, то радиограмма Малыгину передана, — подумал Погожев. — Кстати, сейнер Малыгина должен быть где-то на подходе к Змеиному».
Платон Васильевич вышел на связь первым. Так и есть, он был на подходе к рефрижератору. Он сообщил, что у него на борту рыба. Но о радиограмме Торбущенко — ни слова. Даже ни малейшего намека. «Вдруг Торбущенко струсил? Откуда я взял, что он должен обязательно согласиться? Ну, пусть он злой, пусть действительно руки у него чешутся по большой рыбе. А у кого из рыбаков они не чешутся? А сумей взять ее! И столько, чтоб не оказаться в хвосте, если не в числе передовых. Тут любой бригадир призадумается, прежде чем бросить вызов на соревнование одной из лучших бригад. Не зря ли все это затеял с Торбущенко и Малыгиным? Как бы не получилось, что я Костю выставляю на посмешище всего бассейна. Кто такой Малыгин, знают не только у нас в колхозе. Словом, «король» лова. Но и Торбущенко не салага в этом деле. Когда-то выводил свою бригаду в передовые по колхозу... Вот именно «когда-то», — невесело усмехнулся Погожев. — А потом один срыв за другим. Невыход в море».
Погожев с нетерпением ждал, когда отзовется рация Торбущенко. Но вместо Торбущенко на связь с ним вышел Никола Янчев. Погожев был рад его голосу, словно неожиданной встрече. Янчев поздравил бригаду с первым заметом и поинтересовался промысловой обстановкой в районе Змеиного:
— Понял тебя, Никола! Хорошо понял! — кричал в микрофон Погожев. — Спасибо! Спасибо за поздравление!.. Промысловая обстановка слабая. В замете сейнеров не наблюдается. В замете не наблюдается...
В их разговор вклинилось жалобное попискивание морзянки и голос на непонятном чужом языке. Володя чуть заметным поворотом регулятора старался отсеять ненужные звуки.
И тут Погожев впервые заметил, какие длинные музыкальные пальцы у радиста. Только едва ли когда-нибудь они касались клавишей пианино. Его клавиши — ключ аппарата Морзе. Ладони у Володи были твердые, мозолистые, как и у остальных рыбаков, а на «музыкальных» пальцах — следы от порезов шворкой.
Наконец отозвались остальные сейнера рыбколхоза. Все три сразу. Гусаров уже был с рыбой. Этот на лову сродни Малыгину. Кстати, через открытую дверь радиорубки Погожеву был виден приближающийся к рефрижератору сейнер Платона Васильевича.
За весь их разговор по рации Селенин и Торбущенко ни словом — ни полсловом не обмолвились о соревновании с бригадой Малыгина. Погожев начинал нервничать. Неужели и вправду Торбущенко спасовал перед авторитетом малыгинской бригады? Хотя от Селенина никаких тревожных сигналов по этому поводу не было. «Тогда чего же они мудрят?» — терялся в догадках Погожев. Но спросить об этом открыто было не с руки — договорились, что вызов на соревнование будет исходить от самого Торбущенко и его бригады. В ответ на все намеки Погожева Селенин упорно твердил:
— Все в порядке!.. Все в порядке... Находимся в поиске в районе мыса Калиакра...
И это все. Понимай, как хочешь. Голоса у Торбущенко и Селенина были злые. Они единственные из всех бригад рыбколхоза, не поймавшие и не сдавшие ни килограмма скумбрии. Гусаров — с рыбой. Сербин стоял в замете. Торбущенко и Селенин, конечно, все это слышали по рации. «В их положении вылезть сейчас в эфир с вызовом бригады Малыгина на соревнование не так-то просто. Могут на смех поднять», — подумал Погожев.
С Малыгиным Погожев столкнулся на рефрижераторе, в дверях магазинчика. Поздоровались, купили сигареты и вместе вышли на палубу. Закурили.
— Как вам рыбалится, товарищ партийный секретарь? — спросил Малыгин, ощупывая Погожева испытующим взглядом. Лицо у него было красное, глаза воспаленные и узкие, как щелочки, от привычки щуриться на ярком свету. На нем были синие выцветшие хлопчатобумажные брюки, рубаха-распашонка с короткими рукавами и старые разбитые босоножки.
— Как видишь, Платон Васильевич, — сказал Погожев, чувствуя, что тут дело не в его рыбальстве. Но, как всегда, Малыгин с ходу карты не раскрывал, а прощупывал, искал слабое место для удара. И этот его наигранный переход на «вы» Погожеву тоже был хорошо знаком.
— Значит, сразу после путины покидаете нас? — помолчав, припомнил он Погожеву ночной разговор у берегов Болгарии. — А может, передумали, товарищ секретарь?
— Угадал, Платон Васильевич, передумал, — ответил Погожев. И добавил: — Не темни, товарищ Малыгин, выкладывай, что там у тебя?
— У меня что, у меня все в порядке. А вот у некоторых... — И он крутнул указательным пальцем у виска седеющей головы.
— Не понял, — сказал Погожев.
— Так я тебе и поверил, — недобро усмехнулся Платон Васильевич, резко переходя на «ты». Он достал из кармана свернутый вчетверо лист бумаги и протянул Погожеву. — Твоя работа, Погожев? — И Малыгин раздраженно ткнул своим толстым заскорузлым пальцем в текст радиограммы.
— По-моему, тут подпись ясная: «кэпбриг Торбущенко».
— Хм... Умнее ничего не могли придумать?
— А чем это глупо? Твою бригаду другая бригада вызывает на соревнование.
— Кто вызывает-то! — воскликнул Малыгин, вскинув голову и подавшись вперед, словно кто-то ударил его в поясницу. Одутловатое лицо Малыгина густо покраснело. — Да я его так исколошмачу в этом соревновании, проситься будет!
— Соревнование — это не только «колошматить», но и помогать друг другу.
— Я не нянька. Хватит, одного бухаря взял на поруки.
— И повсюду звонишь об этом: вот, мол, какой я хороший, из пьяницы человека делаю. Не слишком ли часто ты напоминаешь об этом?
Они