черт не шутит. Только особо в глубь моря не берите. Если объявится скумбрия, будет держаться берега...
— На рассвете я тоже выйду, — сказал Янчев. — До встречи в море.
— И у нас на Дне рыбака, — добавил Погожев, на прощание крепко стиснув локоть Янчеву.
2
Баркасы легко скользили вниз по Ропотамо, мимо уже знакомых рыбакам летних кафе, палаток туристов и рыбацких хижин по берегам.
Настроение у рыбаков было точно такое, каким оно бывает, когда возвращаешься из гостей от старых добрых друзей и точно не знаешь, да и не стараешься узнать, что тебе так всколыхнуло душу — то ли хорошо накрытый стол и радушие хозяев, то ли разговор и общность мыслей. Рыбаки были шумливы, как люди, довольные собой и свершившимся. Вспоминались детали встречи. Восхищались рыбацким опытом Тасева.
— Крепкий мужик, рыбацкой закваски, ни годы, ни партизанское лихо не сломили, — говорил о Богомиле Тасеве кэпбриг Осеев. И, обращаясь к Погожеву, добавал: — А с тебя, Погожев, причитается.
— С чего бы это? — спросил Погожев.
— Ну-у, еще спрашивает. За такую встречу...
— Это точно, Георгич, — подхватил Селенин. — Я и то прямо обалдел от этой вашей встречи. Особенно с Янчевым...
Но тут внимание рыбаков привлекла уткнувшаяся носом в заросли осоки лодка.
— Это же тот самый старик с девочкой, — сказал Погожев, заслонив ладонью глаза от солнца. — Ну, конечно! Она еще махала нам букетом.
— Что-то у них случилось. А ну, подрули‑ка, Фомич, — скомандовал Осеев.
Лодка старика была привязана к коряге, чтоб не снесло течением в море. Подвесной моторчик запрокинут в лодку и гребной винт смотрел в небо. Видимо, старик возился с мотором давно. Это можно было угадать по его устало-отчаявшемуся лицу. Девочка с безразлично-сморенным видом дремала в носу лодки. Букет, которым она махала рыбакам утром, веником сухой травы валялся у ее голых ног.
— В чем дело, отец?
Тот недоуменно пожал своими острыми стариковскими плечами.
— Мотор вот... — произнес он глухим, надтреснутым голосом.
— Взгляни-ка, Фомич, — попросил Осеев.
Вначале никто из них не задумался, откуда этот старый лодочник с Ропотамо знает русский язык: так все были озабочены его мотором. Даже Леха и тот сунулся к мотору, хотя ничего не смыслил в этом деле.
— Ну, что там? — спросил Фомича Осеев.
— В общем-то, ерунда, — ответил стармех, вытирая руки листьями кувшинки, сорванными за бортом лодки. — Но у него с собой никаких инструментов.
— А у тебя?
— Да и у меня не лучше. Если бы на сейнере — за пять минут все сделали.
Осеев поискал взглядом остальные баркасы. Но те уже были на выходе в море.
— Ну что, отец, проскочим до сейнера? — предложил он.
Тот опять пожал плечами. Девчонка смотрела на рыбаков широко раскрытыми глазами. От ее безразлично-сморенного вида не осталось и следа.
— Возьмем на буксир и вмиг там будем...
И они, прихватив лодку, продолжили путь в сторону моря.
— Старик-то не хуже нас разговаривает по-русски, — удивился Климов. — Интересно, где это он научился?
— А правда, где? — подхватил Селенин.
— Неужели был у нас на учебе? — гадал радист.
— Ты что, в такие-то годы! — фыркнул Селенин. — Ему запросто все семьдесят...
На сейнере их ждали с нетерпением. Интересно ведь, где они были, что видели, с кем встречались, чем их угощали? И что это за старик и девочка? А узнав, в чем дело, засуетились. Особенно Витюня.
— Это мы мигом. Где ваш мотор? Подавайте сюда.
Старик полез было обратно в лодку, но Погожев остановил его:
— Ну что вы, отец. Вон какие у нас орлы, для них мотор словно перышко.
Старик улыбнулся, обнажив ряд вставных металлических зубов.
— Это верно, — согласился он, морщинистой ладонью поглаживая по голове девочку, — молодость, она всегда молодость.
— Леха, покормить бы гостей надо! — крикнул Сеня.
Помощник капитана, по пояс голый, не спеша разгуливал по палубе. Его казавшиеся негнущимися штаны из чертовой кожи с пузырями на коленках были подвязаны скрученной в жгут рыбацкой сеткой. На загорелом теле поигрывали мускулы. Наверно, так вот в старину выглядели пиратские атаманы.
Леха еще не пришел в себя от поездки. И на дверях камбуза висел замок. Леха не любил, чтоб кто-нибудь без него хозяйничал на камбузе. И когда уходил даже в кубрик — на двери вешал замок.
Фомич спустился в машинное, готовился к отходу. Осеев с инженером в капитанской каюте шуршали промысловыми картами...
— А вам сколько лет, отец? — спросил старика Погожев.
— Мно-ого, — ответил тот нараспев и как-то безнадежно махнул рукой. — Да и не в годах дело. Смотря как они прожиты.
— Русский язык вы знаете не хуже русского. Как это вам удалось? — как бы между прочим спросил Погожев, принимая от Витюни подвесной мотор и искоса наблюдая за стариком.
Погожев уловил взглядом, как по лицу старика пробежала легкая тень заминки и перешла в грустную усмешку.
— Я и есть самый настоящий русский, — сказал старик, прижимая к себе девочку, словно кто-то собирался отнять ее у него. — Был русским, — как-то торопливо поправился он. — Родом из Крыма. За сорок с лишним лет на чужбине позабудешь, какой ты есть нации.
Климов с Погожевым удивленно переглянулись. Витюня даже присвистнул: вот, мол, это встреча.
— Выходит, землячок, — крякнув и почесав в затылке, произнес поммех. — Это что же, папаша, во время революции драпанули? Буржуем, значит, были?
И опять печальная улыбка скользнула по сухим губам старика.
— Таким же буржуем, как сейчас... Семнадцать лет мне было, когда силком призвал на войну барон Врангель. Только песенка его была спета. Красные взяли Перекоп, и белые кинулись за море. И меня по каким-то причинам прихватили. Да разве только меня. Видно, надеялись еще вернуться и повоевать. Да где уж... — И старик махнул костлявой рукой. — Вначале я у одного полковника вроде за денщика был. Таскал его чемоданы. Пока они