— Значит так, Гера. Мчись в штаб. Передай — немцы начали бомбежку. Значит атака будет. Нам подкрепления нужны.
— Какие подкрепления? Полк-то в наступление ушел, за нами никого. Госпиталь да штаб.
— Слышь ты, стратег фуев. Мы тут минут пятнадцать продержимся, если немцы как следует попрут. Так что хана будет и штабу и госпиталю. Понятно? Давай, Гер… Не подведи. Да подожди, сейчас немцы улетят и молнией беги.
— Есть!
А дед, тем временем, сидел на колокольне и ругался на фрицевские самолеты. Заходили те из крутого пике, стрелять по ним не было никакой возможности — приклад пулемета упирался в пол. Вдруг деда осенило:
— Слышь, боец…
— Колодкин.
— Вставай-ка на четвереньки…
— Зачем это?
— Вставай, вставай…
Тот встал в коленно-локтевую позу. Дед поставил ему на спину «МГ» и сказал:
— А теперь приподымись на руках. Только башку не подымай. И не дыши, замри!
Дед стал выцеливать «Юнкерсы». Они как раз заходили на второй удар по траншеям, слава Богу, пустым. Один пошел в пике, второй, третий, четвертый…
Первый бомбы сбросил, стал выходить… Второй через ту же точку…
Когда замыкающий стал выходить — дед пустил длинную очередь в место выхода.
И «Юнкерс» влетел в эту смертельную струю!
Мотор его задымил и заглох. Немец пошел боком в сторону леса, но выровнялся. Стал планировать, видимо, в сторону своего аэродрома. Но высоты не хватило. Рухнул в лес, зацепившись крылом о высокую сосну.
Остальные шарахнулись в рассыпную.
Дед им погрозил кулаком:
— Тевтоны чертовы! Вы мне еще в ту войну своими тарахтелками кровь попортили. Все мечтал сбить хоть одного.
— Можно дышать-то? — сказал «лафет».
— Дыши, — снял пулемет с Колодкина дед. Самолеты же сбросили остаток бомб в поле и пошли, набирая высоту домой. Оказалось, что хваленые немецкие летчики очень не любили когда по ним стреляли и попадали.
Дед уже начал спускаться вниз, как красноармеец заорал:
— Немцы! Немцы идут! С танками!
Из леса и впрямь выходили густой толпой фрицы.
— Мать моя женщина… Сколько же их…
Танки же выруливали как раз с той дороги, куда недавно ушли наши «тридцатьчетверки».
— Странно, как же так-то… — прошептал Колодкин.
— Отрезали с флангов. Чего странного-то… Как кура в ощип залезли, иттить… Вниз давай.
Прощин уже видел немцев, подбегая к церкви:
— Рота к бою! Все целы?
— Заборского ранило вроде… Витек, ты как?
— Нормалек… Локоть левый…
— Хреново. Кто самолет сбил?
Колодкин показал на деда.
— Ну, Кирьян Василич… — С уважением посмотрел на деда Прощин. — Тебе уже «Красная Звезда» полагается. Ты этак через неделю боев в генералы выбьешься…
— Ему «Звезду» выпиши, — показал дед на Колодкина. — Я без него бы не справился.
— А мне-то за что? — удивился тот.
— Значит ты и… ты, Кашин. За ампуломет. Живо. Бабы! Пацана в охапку и в тыл. Пулеметчики, по флангам. Кирьян Василич. Лезь обратно на колокольню. Только за танками следи. Всё.
Бойцы выскочили из церкви и бросились занимать немецкие траншеи.
Немцы рыли качественно, зигзагами. Поэтому бомбежка повредила только часть окопов.
Двадцать четыре бойца заняли свои места.
А фрицы не торопились. Шли спокойно, покуривали. Некоторые даже карабины с плеча не снимали. А на расстоянии метров в двести от холма вообще залегли. Встали и танки, чего-то ожидая.
— Чего это они? — спросил Еж.
— Думают. То ли сразу сдаться, то ли до сорок пятого потерпеть. — пробормотал Вини, выбирая винтовкой из толпы немцев офицера.
— Почему до сорок пятого? — поинтересовался какой-то боец. Кажется, Юдинцев, по фамилии. Ему, как самому крепкому из бойцов, досталось противотанковое ружье. Второй его номер, боец Русских, сидел на дне траншеи, держа наготове патроны.
— Почему, почему… Так… К слову пришлось… — ответил Вини. — Ушастый ты больно, как я погляжу.
— Слух хороший…
За лесом что-то прогрохотало. Пронзительный свист…
…Рита, Марина и Иванко отбежали уже на противоположную сторону холма. И тут Рита подумала, что надо было бы взять оружие с собой. Тот пистолет, который ее спас от Таньки-пулеметчицы ей так и не вернули.
Увидев свежую огромную воронку от авиабомбы, она сказала:
— Марин, посидите пока тут с Ванькой. Я назад сейчас мотнусь, автомат выпрошу…
— Ритуль, может не надо…
— В одну воронку, говорят, снаряд дважды не падает… Я мигом. Ванечка, тебе принести чего-нибудь?
Тот кивнул.
— Чего, Ванюш?
— Хлеба и мяска вкусного…
Ритка потрепала его по белокурой голове. И побежала обратно.
Марина же спустилась с Ваней вниз.
— Страшно, Ванюш? — прижала она его к себе.
— Нее… Я привык.
— Как же ты тут жил-то бедненький?
— Хорошо. Меня дяди-немцы кормили и песни пели. И у меня кот был. Он мне тоже песни пел. Его в ножку ранило, дяди-немцы его перевязали. Потом он куда-то делся.
— А мама у тебя где с папой?
— Тятька в прошлом году ушел на войну. А мамка зимой по воду пошла и не вернулась.
— А братишка или сестренка у тебя есть?
— Они тоже ушли куда-то. Тётя, а что такое война?
Риту ударило взрывом в спину так, что она пролетела несколько метров и на несколько секунд потеряла сознание от удара о землю.
Она оглянулась…
Снаряд в одну и ту же воронку два раза не падает? А если весь холм изрыт воронками и ровного места больше нет?
Время замедлилось. С неба падали жирные комья грязи. Девушка встала во весь рост и мертвенно пошла к воронке, не обращая внимания на взрывы.
Мыслей не было. Не было чувств. Ничего не было. Только вонь сгоревшего тола.
«Это я виновата, это я виновата, это я виновата… Ничего не слышу… как в детстве, когда болела и уши закладывало, мама что-то говорит, а ты ее как сквозь вату…»
Сильным ударом кто-то сбил ее с ног и навалился сверху.
— Рита, епметь!.. Вам что сказали… — заорал Вини. Потом стал ее лупить по бледным, помертвевшим щекам.
— Ванька с Маринкой… — смотрела она сквозь него.
— Что? — он бросил злой взгляд в сторону опадающего облака дыма. — Идем!
Он поволок ее по земле за руки. Рита, наконец, встала и, покачиваясь, как пьяная, поплелась за Вини.
— Бегом, млять!
Гаубицы дали всего три залпа. Видимо, у немцев снарядов было не очень много.
Пехота поднялась и снова пошла вперед, пропустив вперед шесть танков.
— Придурки… — сказал Прощин. — Не могли в лесу конца обстрела обождать? Приготовиться…
— Четверки… Фигово… — сказал Юдинцев.
— Ты еще «Тигров» не видел, — ответил Еж.
Тут в траншею свалился Вини с Риткой.
— Оппа… Явление Христа народу… Ты откуда? — удивился Еж.
— Ампулометчики! Огонь!
Пуух — смешно хлопнуло за спиной.
Медленно летящий по кривой шар было хорошо видно. Немцы отбежали в сторону от него. Шар шлепнулся в жидкую грязь и… И не разбился!
— Вот тварь! — ругнулся Прощин. — Огонь!
Траншея ощетинилась огнем.
Несколько гансов упали, переломившись и падая назад. Остальные тут же залегли и открыли огонь.
Хлопнула пэтэерка., сбив одному танку гусеницу. Он завертелся на месте.
Пуух!
На этот раз шар разбился. Несколько немцев катались, объятые пламенем.
Дед с колокольни открыл огонь короткими злыми очередями.
Один из танков остановился. Повернул башню, стал поднимать орудие.
— Юдинцев, бей его!
— Угу… пробормотал тот. Хлоп! Пуля чиркнула по броне пучком искр.
— Сука… Патрон!
Хлоп!
— По щелям бей, сукин сын!
— Угу…
Хлоп!
Танк выстрелил по колокольне. Попал чуть выше проема, но пулемет захлебнулся.
— Патрон, богадедадушумать!
Хлоп!
— Есть!
Танк задымил.
Остальные поперли на холм.
Грохот стоял такой, будто земля разверзлась.
Винтовки, автоматы, карабины, пулеметы, гранаты, снаряды…
— Да сколько же их…
— Танков четыре осталось, товарищ серж…
Юдинцев сполз по стенке траншеи. Пуля пробила каску прямо посредине.
Еж подскочил и схватился за ружье. Выстрел! Ежа откинуло к противоположной стенке.
— Вот это отдача… — глаза его побелели от боли. — Я, кажется, ключицу сломал.
— Рита! — пнул ее сапогом, не церемонясь, Прощин, продолжая стрелять по немцам.
— Сейчас… — она встала на четвереньки и подползла к Ежу.
— Еженька… Ты как?
Еж попытался ответить, но близкий разрыв плеснул ему землей в лицо.
— Тьфу, гадство какое… Нормально, Ритуль. Рит! Эй! Ты это чего?
Ритка лежала у его ног свернувшись, как кошка, клубочком.
Он присел над ней и потряс здоровой левой рукой.
— Ежик… А Ежик. Давай споем.
— Споем, споем… — он перевернул ее на спину.