– Чего там ещё, – шепотом проворчала вконец разомлевшая Ринда, обмахиваясь широкой листистой веткой.
– Собаки, – обернувшись, предупредила Аки. – Две. Там, – махнула она рукой вправо, завернув голову влево. – Жильём не пахнет.
– Пахнет большой радостью, – не удержалась и съязвила Ринда.
– Какой рладостью? – не поняла Аки, зыркнув на шутницу своими насторожившимися хвостатыми чёрными головастиками.
– Радостью мужиков, которые найдут в лесу ко всему готовую паву.
Аки обозрела свою обнажённую грудь с пипками тёмных сосков.
– Да уж, с павой я погорячилась, – дурашливо посокрушалась Ринда. – Но в лесу и кикимора сойдёт, если преподносит себя уже на всё готовой.
– Фу! – поморщилась благовоспитанная девственница с далёких островов. – Грлубиянка.
– А ты бесстыдница. Оденься, немочь заморская. Что люди скажут?
– Ничего, – отмахнулась Аки, продолжая вслушиваться в лес.
– Ага. Убьём и вся недолга. Тогда и слушать их не придётся.
Голобрюхая поганка не ответила на подначку: молча юркнула в заросли. Вот-вот – укоризненно покачала головой Ринда, выходя на крохотную солнечную проплешину.
И не абы какую, а сотворённую людскими руками. Пара ободранных сосновых стволов и сложенные в кучу разлапистые ветки. Несколько пней, свежее костровище, не изведавшее дождя, которого не было дней десять. Ринда подумала-подумала и решила дождаться неведомой напасти прямо тут. На поляне её хотя бы разглядишь – не то, что высматривать меж деревьев, в чём она вовсе не мастак. Посидит на брёвнышке, посмотрит, кого там леший несёт на её голову. Скорей всего дровосеков, но кто его знает?
Первыми, как и ожидалось, из лесу выскочили две небольшие поджарые охотничьи пустолайки. Молча покрутились у самой кромки и сиганули обратно. Вскоре на поляну солидным неторопливым шагом выступил ничем не примечательный высокий сухопарый старик. Внимательно оглядел своё хозяйство и лишь потом уставился на непрошенную гостью. К тому времени пара подростков выволокла из лесу волокуши. Эти оглядываться не стали: тотчас выпучились на пришлую девку с гордым насмешливым взглядом – хотя видок у чужачки затрапезный.
– Доброго дня, – первой нарушила тишину Ринда. – Ничего, что я тут у вас отдохнуть бес спроса присела?
– Отдыхай, – непроницаемым тоном прогудел старик, подходя ближе. – Лес, чай, не купленный. Ты, чья ж такая будешь?
– Сирота я, – вновь захотелось почудить беглой княжне. – Ни отца, ни матушки.
– А сюда чего занесло? – задал ожидаемый вопрос старик.
– Заблудилась, – не моргнув глазом, выдала Ринда.
– Это ты, девка, далеконько заблудилась, – насмешливо сощурился дед. – Куда ж путь держишь, если вдали от прямоезжих дорог заблудилась?
– В Борню, – припомнила Ринда единственное название из всех городков в приграничье.
– Ну, тогда ты верно идёшь, – кивнул старик. – Коли никуда не сворачивать, как раз в него и упрёшься.
– А вы оттуда?
– Не, мы с Уголья. Деревенька наша, значит, так прозывается. Ты почитай у её порога расселась. Ещё чуток пройтиться, и там. Углежоги мы.
– Углежоги? – вежливо и подчёркнуто одобрительно склонила голову Ринда. – Почтенное занятие. А у вас в Уголье крупами да солью разжиться можно? У меня серебро есть, заплачу. А то всё подъели, пока… заблуждались, – опять не удержалась она от баловства.
– Подъели? – тотчас прицепился к слову приметливый дедок. – Ты тут не одна? – зыркнул он по сторонам далеко не бараньим взглядом.
Прямо-таки волчьим – насторожилась Ринда. Хотя простота и открытый взгляд старика не предвещали подлых ловушек. Во всяком случае, до этого медвежьего угла слава о награде за поимку беглой княжны вряд ли докатилась. Да и она сейчас меньше всего напоминает ту княжну. Могут случиться и другие подлости – не без того – но разжиться едой кровно необходимо.
– Я тут ещё! – выползая из-за дерева, буркнула Аки. – Кикиморла.
– Да, будто бы? – хмыкнул старик, с интересом разглядывая заморскую зверушку. – Диковинная, это да. А на кикимору всё одно не тянешь. Чья такая будешь?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Она родом из Суабалара, – пресекла любую последующую чушь Ринда. – С югов к нам закатилась народ дивить.
– Да, уж скорей пугать, – насмешливо высказался один из подростков, что толклись по бокам от старика.
Тресь! Оплеуха старого была знатной – у паршивца аж слёзы из глаз брызнули. Чуть не улетел, но, видать, привычен получать отеческой дланью: устоял.
– Так что, поможете нам со снедью? – мурлыкнула Ринда, почтительно заглядывая деду в лицо.
– Чего ж не помочь, – задумчиво откликнулся тот и встрепенулся: – Тока обождать придётся.
Понятное дело, что придётся. Дела ради непонятных гулён старик не забросит. Ринда с Аки даже помогли пацанам набросать полные волокуши веток с щепой, которые покрыли дерюгой и прихватили измочаленной верёвкой.
Наконец, потащились в деревню Уголье, где Ринда, помимо прочего, мечтала напроситься в баньку. День нынче не банный, но если посеребрить ручку, сговориться можно. Аки, в отличие от разлакомившейся княжны, в облаках дорогой не витала, а продолжала присматриваться да прислушиваться. Рубаху с курткой ради нового знакомства чучелка натянула. Подпоясалась и всю дорогу держала руки на поясных ножах. Сабли доставать не стала, дабы не толкать лесовиков на драку. Однако рукояти из заплечной торбы торчали так, чтобы выхватить их в единый миг и употребить в дело.
Деревенькой Уголье прозывали из чистого хвастовства: большой хутор – последнее, на что могли претендовать три обширных двора за высоченными частоколами. Однако хозяйства на зависть добротные, богатые. Народа меж подворьями не видать – даже играющих малых детей. За частоколами квохчут куры, блеют, хрюкают, пищат и прочее – домашней живности пропасть.
Ворота подворья деда Жилы стоят нараспашку, ибо чужие здесь не бродят. Рядом в тени частокола разлеглись такие волкодавы, что оторопь берёт: не собаки, а телки. На крыльцо – едва протащили во двор волокуши – выкатилась пухленькая, седенькая, умилительная и красная, как свекла, бабулька. Сияла так, словно её супруг вернулся не из лесу, а из военного похода, откуда его живым уже и не ждали.
Увидав, кого тот притащил из лесу, хозяйка скатилась с широкого крыльца и подкатилась ближе. Ринда с Аки поклонились, прося добрую хозяюшку приютить на денёк двух девиц, которым до зарезу нужно попасть в Борню. Выложили ей душещипательную сказку о том, как решились срезать путь по лесам, и – слава Создателю – не промахнулись. А уж как было тяжко! Как уморились – словами не передать.
Бабушка Проска на минуточку пригорюнилась, скорбно качая щекастой головой в туго повязанном платке. Затем спохватилась и повела гостюшек в дом, по пути слупив с них за баню две серебрушки, которые тайком от деда спрятала за ворот рубахи. Один из подростков получил приказ топить баньку, второго послали в погреб достать гостевой снеди. Из распахнувшейся двери пахнуло запахом свежего хлеба да топлёного молока – в широких сенях на длинных скамьях рядами стояли крынки, в горлышках которых желтели поднявшиеся сливки. Ринда сглотнула слюну: обожала слизывать именно эти первые сливочки. Еле удержалась, чтобы украдкой не запустить палец в кринку.
Общая горница была не по-деревенски огромна и светла: высокий потолок, большие окна с хорошим стеклом, а не тем убожеством, что повсеместно вставляют скаредные крестьяне. Две печи, в одной из которых сегодня пекли хлеб, что остывал на широких рушниках, разложенных на длинном столе. В горнице жарища – не продохнуть. Но окна закрыты наглухо. Чем дышит хозяйка непонятно – у Ринды это получалось с трудом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Но глаза против воли пожирали ближайший каравай. Бабушка Проска заметила голодный взгляд гостьи и заквохтала:
– Небось, голодные, как цуцики! А я и обед ещё не сготовила. Наши-то рано из лесу не вертаются.
– Мне бы хлеба со сливками, – мечтательно проблеяла Ринда, опустившись на лавку в углу стола.
И положила на край столешницы очередную серебрушку.