— Руки.
Я моргнула, глядя на него.
— Да, это так. Очень хорошо, Ванн. А теперь, где твой?..
Он закатил глаза, но тоже рассмеялся. Потому что я была весёлой.
— Нет, я хочу твои руки. Они истекают кровью. Я собираюсь закончить приводить тебя в порядок.
Я сделала, как он просил, протянув к нему руки. Его прикосновения были такими нежными, осторожными и властными, и он всегда был такой дихотомией мягкого и жесткого. Нежный и грубый. Сладкий и солёный. Это сводило меня с ума. И вмешивалось в мои более рациональные мысли.
— Спасибо, — прошептала я низким и хриплым голосом.
— Всегда пожалуйста.
Я поняла, что он был на удивление хорош в этом. Он точно знал, что делает.
— Ты делаешь это для всех женщин, которые падают перед твоим магазином?
Его ухмылка была хитрой.
— Технически, ты единственная женщина, упавшая лицом вниз на моей парковке, которую я заметил, — я снова ткнула его носком туфли в почку, и мне понравилось смотреть, как он извивается. — Эй!
— Джентльмен должен говорить леди, что женщины всё время падают. Что ты тратишь полдня на то, чтобы лечить окровавленные колени и поцарапанные ладони.
Он посмотрел на меня и покачал головой.
— Как насчёт того, чтобы я сказал тебе, что я справляюсь со своей изрядной долей травм, но обычно во время наших вторничных велосипедных прогулок в тако. Все напиваются, а потом падают, и я обычно единственный в здравом уме, чтобы иметь с ними дело.
Я была странно тронута тем, как это было мило.
— Доктор Делайн, медик-велосипедист.
Он фыркнул от смеха над моей банальной шуткой.
— Да, что-то в этом роде. Кроме того, мой отец долго болел, и я научился некоторым трюкам, пока он был на попечении.
Веселье замерло на моих губах, моё сердце сжалось из-за него. У меня защемило сердце, когда я вспомнила, что он тоже потерял свою маму.
— Отстойно смотреть, как страдает тот, кто тебе дорог.
Наши взгляды снова встретились, и я вдруг поняла, как близко он был, стоя между моих ног, баюкая мою ладонь в своей.
— Это действительно так.
— Хотя ему лучше, да? Я имею в виду, твоего отца?
Его покачивание головой было осторожным.
— На данный момент ремиссия. Ему всё ещё нужно сделать сканирование.
— Тем не менее, это хорошая новость.
— Ты любила... своего отца? — увидев мой взгляд, он быстро добавил. — Я не был уверен… Судя по тому, как ты говорила о нём, я не понял, какие у вас были отношения.
О. Я тоже. Ванну я призналась.
— Сложные, напряжённые. Высокопарные. Но он был моим отцом. Я всё равно любила его. Независимо от того, насколько он был мудаком.
Последовала тяжёлая пауза, пока Ванн переваривал эту информацию. Сейчас настроение было слишком тяжёлым. Слишком серьёзным.
— Плюс, он оставил мне сумасшедшее наследство. Ты должен любить кого-то, кто делает тебя богатым, верно?
Его удивлённый смех заставил меня улыбнуться. Я наблюдала, как на его лице промелькнуло двадцать выражений, пока он решал, как отнестись к моему откровенному ответу.
— Я просто шучу, — быстро сказала я ему. Чтобы он не подумал обо мне как о жадной, неблагодарной сучке. — Деньги были просто ужасными после всего.
— Это то, что побудило тебя пойти в кулинарную школу? И так много работать?
Мне хотелось бы сказать "да". Это была бы подходящая возможность нарисовать новую картину моего прошлого. Никто на самом деле не знал этой истории, кроме Эзры, но он никогда не делился никакими подробностями. Даже Молли. Даже если он не испытывал никаких угрызений совести из-за общих обсуждений на позднем завтраке.
— На самом деле, нет. Наследование таких денег превратило меня в избалованного ребёнка. Я не знала, как пережить потерю отца. Или даже как объяснить, как я любила и ненавидела человека, который был мёртв. Я как бы сошла с ума. Я совершала всевозможные ужасные решения и ошибки и полностью испортила свою жизнь. А потом... после этого я пошла в кулинарную школу.
Он замер. Совершенно оцепенел. Он смотрел на меня так пристально, что я думала, что вспыхну пламенем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я должна была ради чего-то жить, — сказала я ему сдавленным голосом. — Мне нужна была цель. И я нашла её в готовке.
Наступила ещё большая тишина, когда он позволил моим словам, моему признанию, моей правде осесть в воздухе между нами. Я уже давно никому так много не рассказывала. И, услышав это вслух, я поняла, от какой небольшой части истории я отказалась. Но всё же для меня это было очень много.
Слишком много.
Он наклонился ближе, понизив голос. Мы были так близко, что я чувствовала его дыхание на своих губах и тепло его кожи.
— Я думаю, ты потрясающая, — прошептал он, грубая честность сделала его голос хриплым. — Неважно, как ты сюда попала, тебе есть чем гордиться. Ты больше не избалованный ребёнок. Ты сильная и жизнерадостная. Ты... захватываешь дух.
Я не была до конца уверена, кто двинулся первым или почему именно в этот момент между нами вспыхнул огонь. Но как только он замолчал, может быть, даже раньше, мои губы оказались на его губах, а мои только что перевязанные руки обвились вокруг его шеи.
Его рот накрыл мой с ненасытным голодом, как у человека, отчаявшегося и жадного до того, чего он был лишён.
Боже, мне было так хорошо. Так правильно.
Наши тела слились воедино, когда он целовал, целовал и целовал меня. Наши языки переплелись, и наши губы двигались в сексуальном ритме, находя идеальную интонацию зубов, языка и желания.
Его руки опустились на мои бёдра, притягивая меня к себе ещё плотнее. Мы соединились просто идеально. От его талии до вершины моих бёдер. Я застонала от ощущения его там, от резкого контраста его мужского и моего женского.
Я крепче обхватила его за шею, когда он углубил поцелуй. В его прикосновении не было ничего робкого. Ничего нервного или осторожного. Воспоминания о той ночи, когда мы спали вместе, всплыли в моей голове с большей ясностью.
Это была не столько точная деталь, которую я помнила, но его тело на моём, его руки на моей коже, восхитительный вкус его тела.
Его рука скользнула вверх по моей грудной клетке и по груди. Его большой палец коснулся моего соска, и я вздрогнула. Он сделал это во второй раз, усилив давление, и я прервала поцелуй, задыхаясь.
Он провёл поцелуями по моей линии подбородка, вниз по шее и по ключице. Я выгнула спину, прижимаясь грудью к его руке, нуждаясь в большем количестве этой порочной магии.
Он засмеялся в изгиб моей шеи и крепче сжал мой сосок.
— Ты сводишь меня с ума, — выдохнула я, едва соображая.
Едва удерживаясь от того, чтобы не сорвать с себя одежду и позволить ему взять меня на своём столе.
— Я знаю, — его голос был грубой наждачной бумагой, тяжёлой от желания.
— Я принимаю очень плохие решения, когда ты... — он снова ущипнул меня за сосок, и я потеряла способность составлять предложения.
Он стянул бретельку моего платья с плеча, а затем верхнюю часть лифчика под грудь. Его губы сомкнулись вокруг того же пика, и я издала звук, которого никогда раньше не издавала.
— Я думаю, ты должна пойти со мной поужинать, — сказал он не прерываясь.
— Ч-что?
Он поднял голову, его веки были тяжёлыми и опущенными. Секс был написан у него на лице. Секс, соблазнение и страсть.
И это работало.
Прошло до смешного много времени с тех пор, как я была с парнем вне репетиционного ужина, с этим конкретным парнем. У меня было много неудачных свиданий. Я танцевала на вечеринках и свадьбах и гуляла со своими друзьями, но ни один парень никогда не приходил со мной домой. Я устроила это большое шоу, чтобы никто не понял, что я была полностью целомудрена.
Но теперь, когда воздух охладил то место, где только что был рот Ванна, я поняла, насколько одинока была. Как невероятно одинока.
Какой изолированной я себя сделала.
— Ужин, — повторил он. — Или поздний завтрак. Или когда у тебя будет время. Я думаю, мы должны попробовать это.