решил, что какой-то невидимый купол все же должен быть. Раскинувшийся далеко под ним город представлял собой прекрасную, сияющую огнями феерию.
В воздухе витал немного слащавый аромат, непонятно откуда лилась музыка. Лэнгли попытался прислушаться к ней, однако мелодия тонула в шуме голосов. К тому же тональность была совершенно непривычной. Он вполголоса шепнул Блостейну: «Я всегда считал, что после Бетховена не написано ничего стоящего. Похоже, я оказался прав на все времена и в отношении всей вселенной».
– Аминь, – ответил физик. На худом лице с длинным носом застыло тоскливое выражение.
Чантхавар представил астронавтов хозяину дома, лиловому толстяку, в чьих маленьких черных глазках светилась сила. Лэнгли припомнил правильное обращение подопечных одного министра к другому министру.
– Человек из прошлого, а? – откашлялся Юльен. – Интэрэсно. Очень интэрэсно. Надо с вами при случае поболтать. Хрмф. Ну и как вам здесь?
– Впечатляет, милорд, – с непроницаемой миной произнес Мацумото.
– Хм-м-м. Ха. Ну да. Прогресс. Новизна.
– Чем больше перемен, милорд, тем больше все остается по-прежнему, – вставил Лэнгли.
– Хмф. Хэх. Да. – Юльен повернулся к ним задом, чтобы поздороваться с новым гостем.
– Неплохо. Неплохо сказано, приятель, – насмешливым голосом произнес кто-то рядом. Лэнгли поклонился худому молодому человеку с рябыми щеками. – Вот, выпейте.
Подъехал столик, юноша взял с него два хрустальных бокала и один подал Лэнгли.
– Я ждал возможности встретиться с вами, как только услышал новость о вашем появлении. Я изучаю историю в здешнем университете – типичный предмет для всех мыслителей, пытающихся найти связь искусства с общим состоянием социума.
Чантхавар вскинул бровь. Его скромный наряд выглядел особняком на фоне мерцающих драгоценностей и вышитых узоров.
– И вы уже пришли к какому-нибудь выводу, друг мой? – спросил министр.
– Так точно, сэр. Я обнаружил двадцать семь книг, поддерживающих мысль о том, что маскулинный, инстинктивный этап культуры порождает соответствующий тип искусства – незатейливого и мощного. Избыточная орнаментация, как наша, олицетворяет состояние упадка, в котором разум уже преодолел мир-душу.
– Ах, вот как? А вы видели работы раннего периода покорения Тора, когда переселенцы воевали с природой и друг с другом и прослыли самым буйным двуруким племенем во вселенной? Основным узором им служили чрезвычайно искусные переплетения лоз, каких вы больше нигде не найдете. С другой стороны, в последние дни марсианской Гегемонии предпочтение отдавалось простоте кубических форм. Вы читали комментарии Сарду? А Шимаррина? Смотрели девять частей «Исследования Тэтэхэника»?
– Сэр, эти работы включены в мой список, однако даже с помощью роботов читать приходится так много, что я…
Чантхавар, явно забавляясь, процитировал полярные примеры из истории последних тридцати веков. Лэнгли воспользовался шансом и незаметно улизнул.
Женщина довольно приятной внешности с чуть выступающими глазами взяла его за руку и сообщила, что очарована видеть человека из прошлого, и что она уверена – в его интересную эпоху мужчины были куда мужественнее. Лэнгли успокоился, когда ее подозвал к себе старичок с заостренным лицом, и женщина, надув губки, ушла. Судя по всему, женский пол занимал в Технате подчиненное положение, хотя Чантхавар и упоминал, что в истории бывали выдающиеся женщины-лидеры.
Эдвард в мрачном настроении поплелся к буфету, где подкрепился вкусными блюдами и вином. Интересно, как долго будет продолжаться этот фарс? Он предпочел бы побыть где-нибудь наедине с собой.
За стенами стояла летняя погода. Благодаря вступлению планеты в межледниковый период и в результате того, что люди насытили атмосферу углекислым газом, лето на Земле никогда не прекращалось. Будь Пегги жива, какое славное путешествие можно было бы устроить! Увы, Пегги умерла и канула в небытие… Эдварду хотелось выйти наружу и погулять по земле, по которой много-много лет назад ступала его жена.
Какой-то дряблый тип, выпивший лишнего, поприветствовал Лэнгли, обняв за шею, и начал расспрашивать о сексуальных техниках его эпохи.
– К девочкам хотите? Министр Юльен очень гостеприимен. Идемте со мной, ловите кайф, пока нас не стерли в порошок центаврийцы.
– Ага, – поддержал гость помоложе. – Кстати, вы и есть причина, по которой они легко сдерут с нас шкуру. Капитан Лэнгли, в ваше время люди умели сражаться?
– Довольно сносно, когда это требовалось.
– Так я и думал. Бойцовская закваска. Вы покорили звезды, потому что не боялись дать по зубам. А вот мы боимся. Мы в Солсистеме обленились. Больших войн не было больше тысячи лет, а теперь, когда война назревает, мы не помним, как ее вести.
– Вы служите в армии? – спросил Лэнгли.
– Я? – Молодой человек искренне удивился. – В вооруженных силах Солсистемы служат рабы. Выращенные и обученные для этой цели, государственная собственность. Хотя старшие офицеры имеют ранг министров…
– Хорошо. Вы бы поддержали набор в армию выходцев из своего класса?
– От них мало толку. Они непригодны для службы. Им далеко до специальных рабов. А вот центаврийцы призывают своих свободнорожденных и любят воевать. Если бы нам так научиться…
– Чадо мое, – грубовато остановил его Лэнгли. – Вам приходилось видеть расколотые черепа, вывалившиеся кишки, проткнувшие кожу ребра? Вы когда-нибудь смотрели в лицо человеку, намеренному вас убить?
– Нет, конечно, нет! Но…
Лэнгли пожал плечами. Он и дома повидал немало таких типов. Пробормотав извинение, Эдвард отошел в сторону. К нему присоединился Блостейн, они перешли на английский.
– Где Боб? – спросил Лэнгли.
Блостейн криво улыбнулся.
– Последний раз я видел его уходящим с одной из артисток. Хорошенькая такая. Может быть, это правильное отношение.
– Для него – да.
– А я не могу. По крайней мере, сейчас, – с болезненным видом сказал Блостейн. – Я-то думал, раз уж наш мир сгинул, то люди чему-то научились. Я ведь был пацифистом, интеллектуалом. Просто потому, что видел: война – кровавый, безмозглый фарс, от которого нет проку никому, кроме кучки хитрых ребят. – Блостейн тоже хватил лишку. – А решение лежало на поверхности! Прямо под носом – всеобщее правительство с кулаками. Вот и все. Никаких больше войн. Никакой стрельбы, истощенных ресурсов и сожженных заживо детей. Я надеялся, что хотя бы за пять тысяч лет жизнь вобьет эту истину в башку нашему тупому племени. На Голате не было ни одной войны, не забыл? Неужели мы намного глупее?
– Межзвездную войну трудно вести. Несколько лет пути только в один конец.
– Ага. Экономических стимулов тоже мало. Колонизировать планету можно, лишь позволив ввести на ней самоуправление. Вот реальная причина, почему после отделения колоний новых войн не было уже тысячу лет.
Блостейн придвинулся, слегка покачиваясь на ногах.
– И все равно война назревает. Мы до нее, возможно, доживем. Планеты системы Сириуса богаты полезными ископаемыми, правительство у них слабое, а в Солнечной системе и на Центавре – сильное. Эти планеты нужны