без санатории, если окажется, что мой кашель и особенно все усиливающаяся потеря голоса не заключают в себе особенно серьезного.
Сегодня приехал сюда Скоморовский. Говорит, что Каутские все еще не знают, когда переберутся сюда.
Здесь, кажется, последний коммунистический Putsch[543] прошел благополучно в том смысле, что реакция не усилила своих позиций (на этот раз «Mehrheiter’ы» в общем и целом вели себя умно, употребив все влияние, чтобы не дать правительству подпасть под влиянием паники в руки военной клики и раздуть беспомощное анархистское движение в «угрозу обществу»). Благодаря этому банкротство коммунистов на этот раз будет полностью понято массами, и я очень оптимистически настроен, ожидаю их скорого и скандального развала. […]
Сегодня я был у доктора. Для начала пошел к хорошему русскому врачу для общего осмотра, считая, что в таком осмотре очень важно понимание и обстановки, и условий жизни, и проч. «национальных» свойств пациента. Он меня, в общем, успокоил, найдя, что в легких когда-то начинался процесс, а сейчас имеется только бронхит, который он надеется вылечить. Сердце хуже, потребует лечения, но, может быть, обойдется лечением здесь, не придется даже уезжать куда-нибудь. Горла он не мог осмотреть за отсутствием специальных приборов и направил меня к специалисту, но высказал свое убеждение, что в этой области ничего серьезного нет – просто сильное раздражение от ораторских упражнений, и он думает, что специалист будет лечить меня весьма простыми средствами и что голос скоро будет восстановлен. Окончательный «приговор» положит после визита у специалиста и анализа мокроты, но в заключение еще раз обнадежил, что ничего особенного нет. Сегодня вышел № 5 газеты, завтра будет Вам выслан. Всего хорошего.
Письмо П. Б. Аксельроду, 20 апреля 1921 г
Дорогой Павел Борисович!
Рад, что Вы наконец перебрались в Париж. Как Вы там устроились? Как себя чувствуете?
Я еще ничего не знаю насчет своей судьбы. Лечу у специалиста горло – ничего серьезного не оказалось, но состояние его, благодаря как ослаблению связок (от речей), так и постоянному раздражению от непрекращающихся в последнее время бронхитов и кашля, очень воспаленное, и мне придется, как видно, 2–3 недели лечить его, хотя уже после первых визитов констатировано улучшение (смазывает горло каким-то раствором, запретил курить и приказал возможно меньше говорить). Прекращение курения очень плохо отразилось на мне: утратил работоспособность, плохо сплю и хожу страшно вялым, не находя себе места. Ну, да авось привыкну. С другими болезнями дело определится на днях, т. е. врач мне скажет, нужно ли мне в санаторию или достаточно поехать на лето куда-нибудь в горы либо к морю или же просто надо пожить где-нибудь на даче на определенном режиме. В зависимости от этого решения я смогу решить, ехать ли мне в Париж и когда. На случай поездки в Париж или для лечения мне деньги понадобятся; а до тех пор держите их у себя.
По полученным из Москвы сведениям, Федор Ильич все еще сидит, и притом в Петербурге, так как Зиновьев не соглашается перевезти его в Москву, где сидят все остальные наши. А Лидия не может поехать в Петербург заботиться о нем, потому что в дополнение к Сергею теперь забрали еще Конкордию Ивановну, и ей приходится заботиться об их двух детях. Владимир тоже сидит, и маленький мой племянник Кранихфельд (студент) тоже, так что оставшимся членам семьи приходится заботиться о пяти заключенных, чего еще ни разу при большевиках у нас не было.
Беспокоит меня очень судьба грузинской партии. Теперь для нее настал критический момент. По полученным нами сведениям, товарищи, оставшиеся в Тифлисе для продолжения работы в пролетариате, настроены очень определенно: борьбу за освобождение Грузии отныне вести на почве, созданной «советизацией» Грузии, то есть ее фактическим присоединением к России; коренным образом отвергают всякую попытку освобождаться путем интервенции Антанты или спекуляции турок, а возлагают надежды на освобождение от большевистской диктатуры вместе с русским народом. Между тем они опасаются, что Жордания и его правительство пойдут в атмосфере эмиграции по другому пути – снова заинтересовывать влиятельные круги Антанты в том, чтобы сделать Кавказ базой борьбы против советской России, или в том, чтобы через Грузию она похитила у России бакинскую нефть. Они этого опасаются тем более, что во время пребывания в Грузии в последнее время правительство все надежды возлагало только на Антанту да еще на Мустафу Кемаля, который их в конце концов надул после того, как они, поверив в возможность его поддержки против большевиков, преждевременно отступили из Тифлиса, не исчерпав всех сил для обороны и стремясь увести на соединение с турками (в Батум) возможно нетронутую армию (когда же они привели армию в Батум, кемалисты отказались от союза с ними и армию обезоружили). Я тоже боюсь, что Жордания пойдет по этой проторенной дорожке армянских, украинских, кубанских и т. п. пострадавших от большевиков эмигрантских демократических правительств. Но на этом пути они не только скомпрометируют себя и нас перед международным пролетариатом (разумеется, ничего не выиграв, ибо pour les beaux yeux[544] грузинской демократии Антанта не изменит общей линии своей политики), но и вызовут кризис в грузинской социал-демократии, где к моменту вторжения большевиков уже созрело сильное недовольство периферии вождями и где, в случае фальшивой ноты в национальной политике, это недовольство даст взрыв. Больше всего я боюсь, чтобы не началась у грузин опереточная игра с инородческими правительствами in partibus infideliит[545] вроде Петлюры или с авантюристскими группами вроде Савинкова, раздающими «инородцам» патенты на независимость в будущей России, или, наконец, какое-нибудь кокетничанье с Польшей – все, чтобы найти ход к сердцу Антанты. Было бы очень хорошо, если б Вы «присмотрели» в этом отношении за грузинами и «допросили» их. Их весьма несомненный для меня национализм может теперь сыграть с ними плохую шутку.
Судя по нашим сведениям, большевики не производили в Грузии ни расстрелов, ни арестов и позволили нашим выпускать газету и вести партийную работу. Но уже намечается поворот к политике «осадного положения». Пока начинаются конфликты местных (грузинских) коммунистов с московскими, которые хотят сейчас же вывозить из Грузии запасы сырья. Местные коммунисты протестуют.
Надеюсь, что, прочтя пятый номер, Вы «апологии» рижского мира[546] в нем не нашли. Не знаю, патриотическая ли муха укусила в этом случае нашего импрессионистски легкомысленного Щупака и он серьезно хочет резервировать за собой право объявить после падения большевиков недействительной границу, установленную рижским миром, или он более просто хотел бы говорить «всегда наоборот» большевикам: если б они отказались