Жена подошла ближе и обняла меня.
— Таким тебя и люблю. Единственным и неповторимым, — поглаживала меня Вера по волосам.
Я не хотел отрываться от неё. Приятный запах женского тела манил гораздо сильнее, чем добавка макарон.
— Вот и в КБ также думают. Никого со мной не посылают из лётчиков.
— Будешь за всех отдуваться, — улыбнулась Вера и поцеловала меня.
Подготовка конструкторских бюро к походу шла полным ходом. Задачи поставлены, личный состав бригады определён. А главное, подготавливали самолёты для участия в боевом походе.
Был и недостаток — самолётов два, а лётчик всего один. Пускай мне предстоит работать с военными испытателями, но кто-то из «братьев по крылу» нужен обязательно.
Каждый день мы обсуждали на лётной станции с инженерами особенности оснащения самолётов. В просторном кабинете Белкина присутствовали инженеры и конструкторы. Некоторым из них придётся разделить со мной все тяготы и лишения флотской жизни на корабле. Настроение у этих избранных было паршивым.
— Уже легенды ходят о том, сколько проблем на авианесущем крейсере. Вода по расписанию, еда тоже. И то, если успеешь. А сколько работы в ангаре будет! Средства ограничены, так что запасного имущества нужно брать в несколько раз больше.
— Вот ты и потащишь, — предложил инженеру Белкин, запихивая табак в трубку.
В кабинете послышались смешки.
— Анатолий Ростиславович, я на полном серьёзе! Нужно брать много имущества и оборудования, — продолжил говорить инженер.
— И я серьёзно. Попробуй мне только не загрузить в самолёт всё имущество.
— Понял, — ответил инженер.
Также мне представили самолёты, которые будут базироваться на авианесущем крейсере.
— Первый борт с номером 312 самый новый из выпущенных в линейке МиГ-29К. Всё новое на него установили, — довели информацию до меня.
— А второй?
— Второй — твой любимый 311.
Тот самый, на котором мы с Байрамовым совершили первую посадку на палубу.
— Других корабелок у нас всё равно нет, Сергей, — сказал Белкин.
— Как и лётчиков. Тебе нужно будет плотно работать с военными испытателями. Все планы работ у инженеров есть, — продолжил за генерального Федотов.
После совещания в кабинете остались Александр Васильевич, генеральный конструктор и я. Белкин был напряжён и сильно дымил. Федотову пришлось даже окно приоткрыть, впустив морозный воздух.
— Как вы это курите? — с непониманием спросил Александр Васильевич.
— Обычно. Тебе объяснить, как это технически выполняется? — улыбнулся Белкин, выпустив дым.
— Ясно. Давайте к делу, — ответил Федотов, отойдя от окна. — Сергей, с тобой будет работать ещё несколько человек из других конструкторских бюро. А также, мы нашли тебе напарника.
— Рад это слышать. Выходит, Сагит согласился на командировку, — предположил я.
Однако, выражение лица Федотова говорило об обратном. Тогда кого мне решили подобрать?
— Я уже не летаю, сам понимаешь. Меницкий работает над другими направлениями, и к нему в помощь отправлен Байрамов. Есть парочка молодых лётчиков, но они не освоили полёты на корабль.
— И кто же со мной будет работать?
— Мы взяли подготовленного лётчика. Он уже имеет допуск к полётам с корабля. И даже садился и взлетал ночью. Правда, на другом самолёте, — сказал Белкин.
Дверь в кабинет открылась. Я повернулся и увидел того, кто ранее не согласился бы со мной работать ни при каких обстоятельствах. О чём только руководство думало?
Глава 26
Николай Морозов уверенной походкой вошёл в кабинет. Выглядит он совсем иначе. За время, что прошло после окончания школы испытателей, он внешне сильно изменился. И не в лучшую сторону.
Щёки стали впалыми. Волосы коротко пострижены. На лице присутствуют юношеские прыщи. Да и сам Коля выглядит так, будто пережил сгонку веса перед боем на ринге.
— Доброго всем дня! — поздоровался он.
Белкин первым пожал ему руку. Затем, то же самое сделал и Федотов.
— Вы друг друга прекрасно знаете, ведь так? — спросил Анатолий Ростиславович, когда Коля подошёл ко мне.
— Конечно, — с радостью поздоровался я с Морозовым, приобняв за плечо.
Надо сказать, он тоже мне искренне улыбался, хоть и выглядел как-то уж слишком скромно. Даже по одежде можно было судить, что он давно не обновлял гардероб: серый свитер, застиранный воротник рубашки и какие-то не самые новые ботинки со сбитыми носами. Где тот Коля Морозов, который одним своим видом говорил, что он круче всех⁈
— Давно не виделись. Как делишки? — спросил Николай.
— Всё хорошо. Как сам?
— В порядке.
— Это хорошо, что у вас много общего. Морозов теперь работает в нашей фирме на должности лётчика-испытателя, — вклинится в нашу беседу Белкин.
Теперь мы с Морозовым коллеги, но так ли он этому рад? Первое впечатление: задушить меня он не хочет, и это славно.
— Расскажи, когда ты успел на корабль сесть? — спросил у него Федотов.
Мой однокурсник по школе испытателей получил допуск на авианосец очень быстро. Тут удивляться нечему. Морозова я всегда считал хорошим лётчиком. Как человек он был дерьмо, но за год мог бы и перевоспитаться.
И всё же, я старался отслеживать всех палубных лётчиков. Николая Морозова бы не пропустил. Значит, Вигучев с ним слетал сам, когда «вывозил» военных испытателей из Феодосии.
— Испытатели с Феодосии как раз выполняли полёты с корабля, и я вместе с ними. Георгий Вигучев меня быстро и «вывез», — объяснил Морозов.
Что и требовалось доказать. Если всё так, значит, у меня будет хороший напарник. Допустить его к полётам на МиГ-29 будет не сложно.
— На МиГе не садился? — спросил я.
— В 101 м полку получилось себе машину выбить только на несколько полётов на тренажёре. Военные испытатели только на Су-27К летали в те дни.
— Сколько посадок на палубу сделал? — спросил Федотов.
— Десять. Даже ночью сели с Вигучевым, — скромно ответил Николай.
И, тем не менее, грудь вперёд подал! Значит, не вся ещё гордыня вышла из него. Только бы Федотов не начал рассказывать, сколько у меня посадок, а то расстроим раньше времени Николая.
— У Сергея опыта побольше, но ты быстро с ним поравняешься, — выделил меня Александр Васильевич.
Морозов резко сжал губы. Сей факт из моего послужного списка ему пришёлся не по душе. Как бы нам друг друга не поубивать на корабле. Оттуда, если деться, то только в море.
— Работы у вас много, мужики. Дерзайте, — напутствовал нас Белкин.
Через несколько минут мы вышли из кабинета, и я захотел более подробно расспросить Морозова о его работе после окончания школы испытателей.
Надо сказать, говорил он охотно и без каких-либо выкрутасов. Будто его на заводе перевоспитали! Но напряжение чувствовалось.
— Восстановился после катапультирования и сразу летать. Сначала на заводе, а потом и в Москву позвали, но я сразу не решился ехать. Поработал в Комсомольске-на-Амуре.
Мы вышли с ним на улицу и направились к стоянке самолётов. Коля сам рассказал, что семейная жизнь не сложилась и с женой они развелись. К этому всё у него и шло. Она же ведь и в больницу к нему не приходила. Только мама его рядом была.
— Ну а как тебя в нашу фирму занесло? — спросил я.
Как раз мы дошли до МиГ-29К с бортовым номером 311. Пока Коля завис и смотрел по сторонам, я подошёл к самолёту ближе. Прикоснувшись к холодному фюзеляжу, сразу вспомнил мгновения первой посадки на палубу. Такое невозможно забыть. Этот самолёт и его «большой брат» Су-27К, буквально спасли тогда всю корабельную программу наших конструкторских бюро.
В голове начал вспоминать все посадки на палубу, чтобы вспомнить, сколько их у меня набралось за неполный год. Предварительно получилось 25 выполненных лично и ещё больше в составе экипажа.
— Задумался? — спросил Коля стоя за моей спиной.
— Вспомнилось кое-что. Так ты и не ответил, как тебя в КБ МиГ занесло?
Морозов улыбнулся. Его белоснежная улыбка в пасмурный ноябрьский день ярко сверкнула. А мне внутри как-то стало не по себе.