Показательно, что никаких примеров воссоздания и репопуляризации позитивных отечественных традиций или хотя бы позитивной – с точки зрения модернизации – интерпретации российского прошлого в докладе не приводится. Зато приводятся целых три негативных примера, типологизирующих взгляды тех, кто сегодня занимается изобретением традиций в России. Во-первых, это кремлевские пиарщики, во-вторых, пребывающие в упадничестве либералы и, в-третьих, воинствующие реакционеры. Таким образом, госпиар, либеральное упадничество и якобы традиционалистская реакция образовали сегодня в стране общий интеллектуальный фронт антимодернизационной интерпретации российских традиций. Это факт. И этот социальный факт является очень вредным фактором, ослабляющим волю к модернизации и искажающим ее программу.
Поэтому у меня вопрос: неужели Эмиль Абрамович полагает, что в такой ситуации можно что-то улучшить, можно вообще не проиграть – не в личном, конечно, плане, а в национально-историческом масштабе, – занимая позицию, озвучиваемую им на всех наших семинарах? Позицию, согласно которой традиция умерла, а исторические концепции (сиречь выдумки) по поводу каких-то европейских модернистских традиций в России не имеют значения? Да вы так и останетесь, Эмиль Абрамович, один-одинешенек в своей уверенности, что традиции не имеют значения. А все люди, смотрящие телевизор и читающие то, что им напишут и зададут выучить в школе, а потом в университете, – все они будут полагать, что русская традиция такова, каковой им ее преподносят, и больше ни какова.
Далее, из позиции «традиция умерла» проистекает недооценка силы и роли традиций в синтезе новых социальных явлений, о чем я уже начинал говорить. Эта недооценка очевидна во всех тех примерах догоняющего развития, которые затрагивает докладчик. А к этим примерам следовало бы, между прочим, добавить и Западную Европу: ведь в европейской модернизации национальные традиции играли колоссальную роль. Но докладчик об этом по понятным причинам не вспоминает.
Роль традиций в создании разных национальных форм модернизации и сегодня огромна. Однако с позиции, согласно которой «традиция не имеет значения», нельзя верно эту роль оценить. Не случайно в докладе присутствует тезис о том, что те общества, где сильны традиции, в процессе модернизации обречены на пребывание то ли во втором, то ли в третьем эшелоне, куда развитые постиндустриальные нации сбрасывают индустриальные технологии. Вот, дескать, их удел.
Но так было вчера. А сегодня полюс экономического роста сместился в Азию, причем как раз в те страны, которые успешно сохраняют и развивают свои традиции. Пример Японии оказался заразительным и, возможно, будет превзойден. Сегодня и Китай, и Индия, и Южная Корея преодолевают глобальный кризис не только с хорошими темпами роста ВВП, но и с колоссальными программами НИОКР. Вряд ли есть основания сомневаться в том, что они будут претендовать именно на лидерские позиции в глобальной экономике.
Наконец, еще один важный момент. С недооценкой традиции корреспондируется благостное отношение докладчика к постмодерну. Если о кризисе модерна Эмиль Абрамович еще готов говорить, то постмодерн выступает для него как некое снятие внутренних противоречий цивилизации. Вот наступит, мол, постмодерн, и все главные проблемы будут решены.
Евгений Ясин: И наступит рай.
Михаил Афанасьев:
Да, наступит рай. Я полемизировал по этому поводу с Инглхартом в своей книжке про элиты – там этот сюжет не был центральным, но для меня он был очень важным. На мой взгляд, рай не наступит. Тем более что уже в самой модели постмодерна видны фундаментальные противоречия.
Для меня, как я уже отмечал в начале своего выступления, очень показательным является использование в докладе слова «неомодернизм». Что такое неомодернизм? В интенции это модернистский фундаментализм. Вы говорите, что кризис модерна связан с тем, что современная западная цивилизация забыла свои основания, и что только возвращение к идейным и ценностным основаниям модерна ведет нас в желаемую постиндустриальную фазу. На мой же взгляд, кризис модерна проистекает не только из общей интеллектуальной и волевой расслабленности благополучных наций, но также из реальных больших проблем современной цивилизации, которые не нашли удовлетворительного решения. А потому простое возвращение к идейным и ценностным основаниям модерна этих проблем не решит.
И самое последнее замечание. Эмиль Абрамович в конце доклада говорит, что до нашего общества и даже до элиты инновационные волны доходят с некоторым запаздыванием. Как анекдоты до жирафа. Усваивают что-то далеко не первой свежести (вроде моды на традиционализм), а к сравнительно более поздним идеям неомодернизма и неолиберализма российская элита в большинстве своем не готова. Что можно сказать по этому поводу?
Во-первых, не всегда самое последнее слово – самое полезное. Во-вторых, здесь очевидна фактологическая ошибка, поскольку неолиберализм российская элита в 1990-х годах вполне усвоила и провела в соответствии с этой инновационной концепцией рыночные реформы. В-третьих, насчет неомодернизма лично я думаю, что и его, конечно же, воспримут. Россия воспринимает все. Она восприняла модернизм и постмодернизм, воспримет и неомодернизм.
Вопрос в том, как она это воспримет. Боюсь, что, как всегда, с упоением. В чем как раз и сказывается слабость социальных традиций.
Игорь Клямкин: Если они слабые, то ваша точка зрения не так уж сильно отличается от точки зрения Паина. К тому же я не уловил у него отрицания роли традиций как таковых, равно как и их роли в модернизации. Он просто не обнаруживает в России ни европейских традиций, ни азиатских, ни самобытных российских. Другое дело, что призыв докладчика опираться при этом в ходе модернизации на «остатки традиционной культуры» выглядит, мягко говоря, не очень внятным. Что это за «остатки»? В чем они проявляются? В имитации послушания, которая сама становится или уже стала традицией? Что значит опираться на них? И кто должен опираться?
Михаил Афанасьев: Это реверанс такой.
Игорь Клямкин: Надеюсь, Эмиль Абрамович прояснит потом, что именно он имеет в виду. А пока послушаем Евгения Григорьевича.
Евгений Ясин:
«На постиндустриальной стадии развития границы между традиционализмом и модернизмом становятся подвижными: то, что вчера было модернизмом и успело устояться, войти в привычку, сегодня становится традиционализмом и требует модернизации»
Суть проблемы, поднятой в обсуждаемом докладе Эмиля Паина, можно выразить тремя словами: «Культура и модернизация». И проблема эта стоит сегодня не только перед странами, в которых модернизация не завершена, но и перед теми, которые мы считаем модернизированными. Или, говоря иначе, перед странами с развитой рыночной экономикой и устоявшимися институтами либеральной демократии.
Вы, возможно, возразите мне, что говорить применительно к ним о модернизации не очень-то корректно, так как модернизации противостоит традиционализм, который в них давно уже изжит. Но в глобализированном мире с открытыми рынками товаров, капиталов и рабочей силы традиционализм приходит в эти страны извне, и ответа там на него пока не найдено, о чем подробно говорится и в докладе Паина. Таким ответом был мультикультурализм, а теперь выяснилось, что никакой он не ответ, и от него отказываются. А что может либеральная демократия с ее подчеркиванием прав меньшинств предложить взамен? Пока, судя по докладу, речь идет, в основном, лишь о теоретических проектах.
Но дело-то ведь не только в иммигрантах. Ведь традиционализм приходит в развитые страны не только извне, но и изнутри. Нам, думаю, вообще пора бы уже отказаться от его понимания исключительно как рудимента традиционных аграрных обществ. Конечно, применительно к странам, где индустриализация и урбанизация еще не завершены, такое понимание оправдано. Но на постиндустриальной стадии оно уже не работает. На этой стадии границы между традиционализмом и модернизмом становятся подвижными: то, что вчера было модернизмом и успело устояться, войти в привычку, сегодня становится традиционализмом и требует обновления, требует модернизации. Модернизации, которая принципиально отличается от индустриальной.
Индустриальная модернизация – это когда экономика развивается за счет увеличивающегося вовлечения в промышленность минеральных ресурсов и ресурсов трудовых, черпаемых из села. Но оба этих источника развития в развитых странах уже исчерпаны. Таким источником могут быть только инновации. Прежде всего технологические, но – не исключено – также институциональные и культурные. Какие именно, судить не берусь, но для меня очевидно, что страны, экономически наиболее продвинутые, столкнулись с необходимостью модернизации нового типа, соответствующего переходу от индустриальной стадии к инновационной.