Оставалось написать новый, менее точный и наполненный ненужными деталями перевод.
И еще разобраться со схемой, снятой с тела измененного.
В отличие от рукописи мастера Ашерина, которая пестрела сокращениями, архаизмами, да и порой умышленными искажениями, которые тогда были приняты среди ученых, схема была привычна, проста и вообще непонятна. Она молчала.
С рукописью Гвейле справлялся, обложившись трудами о часовой механике и смежных дисциплинах, был у него и старенький словарь научного наречия, и исторический справочник, чтобы расшифровывать архаизмы. Подобрать ключи к рукописи оказалось проще.
Прежде, до всего этого, Гвейле бы и не пришлось разбираться со схемой. Он или отнес бы коллегам в нужный отдел, или снял бы электронный отпечаток, чтобы найти в базе данных соответствие. Заняло бы это несколько минут.
Сейчас у него даже бумажного справочника не было. В библиотеке отыскалось только пособие для радиолюбителя за прошлый век.
Гвейле устало прокручивал в голове оставшиеся еще со студенчества знания.
Вот этот узел… накопитель? Слабенький. Просто, чтобы запитать следующий. Он либо маячок, либо эмиттер какого-то излучения.
Может быть, стабилизатор? А вот этот узел, напротив, приемник. Гвейле пробовал отталкиваться от обратного — предположить, зачем было бы вообще вешать на измененного какую-либо схему, но это не сильно помогло. Все зависело от цели изготовителя, поэтому конечный результат угадать было невозможно.
Байю кипел холодной яростью, слыша раз за разом о том, что Гвейле снова не может дать полный отчет.
Гвейле тоже на себя злился, потому что не успевал.
Однажды ему удалось разговорить Бурена (Гвейле посчитал это удачей, потому что рядом больше никого не было, а Бурен, все пытавшийся починить печку у него в комнате, оказался в хорошем настроении). Слово за слово Гвейле подвел его к вопросу о лилейном экстракте.
— Сначала это было плацебо, — подумав, сказал Бурен. — Горький травяной настой, фокус для новичков, чтобы они могли быстрее переключиться в режим боя. Его потому и называли лилейный экстракт, из-за нашей эмблемы. Цветок как символ школы, и настой как экстракт самой сути этого цветка. Потом, когда мирное время закончилось, туда стали добавлять… наркоту, да. Тогда у всех и так крыша ехала, но командорам и Сердцевине нужно было, чтобы бойцы слушались команд и много не думали. Когда Байю стал командором, он принес какой-то рецепт. Старинный, для настоящих боев, сказал он. Я читал его, тоже трава разная. Не наркотик. Байю нашел подпольную лабораторию, которая производила его для нас, и устроил, чтобы его доставляли в другие Дома. Мы платим металлоломом за партии, раз в полгода.
Гвейле внимательно слушал и запоминал.
Кажется, что все, может быть, не так уж страшно, как ему вдруг представилось сначала. Он-то вообразил большой заговор, а тут возможно, просто какая-то самодеятельность ребят из отдела лабораторий или производства фармакологии, с которыми договорился Байю.
И еще возможно, что качество и чистота сырья ухудшается со временем, потому и такая страшные побочные эффекты?..
Ночи становились все длиннее и темнее. Изредка падал снег, но долго не держался, таял. В маленьком заглохшем саду у западной стены, где Гвейле разрешено было гулять, появились две металлические бочки, закрытые сверху крупной сеткой.
— Это для воды, — сказала Тайтелин, когда он спросил. — Потом, как наберется побольше, еще надо будет в них сунуть фильтры. У нас старинные есть, тоже Оши-Ари из музея стащил.
Пока Гвейле разминался, стараясь не вляпаться в грязь, которой стала почти вся земля, Тайтелин у ограды набрала сохранившегося снега и пыталась оттереть китель.
Последнее время было тихо, даже восточный ветер дул всего пару суток. Но Гвейле, хоть и не сразу, но заметил, что в патрулях члены Пять лепестков пропадают все дольше. И возвращаются из них куда более грязные и потрепанные. Бурен ругался, запас перевязочного материала и мазей подходил к концу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Гвейле не хотелось об этом думать. Он и не думал почти, и это, видимо, было вредное влияние Тайтелин.
Гребаный китель не оттирался, а ведь Бурен еще тогда сказал, что ей надо было сразу смыть кровь. Но Тайтелин так устала, что даже не развесила одежду. Бросила на пол, сама упала лицом на кровать и проспала утреннюю тренировку. Влетело потом за все — за пропуск, за испачканную и мятую форму.
Еще и рана постоянно зудела — подменыш ловко достал ее, процарапал за ухом две борозды.
— Не чеши, — мягко сказал Гвейле и убрал ее пальцы, которыми она постоянно терла заживающие царапины. — Это тебя вчера задело?
Он не подходил совсем близко, знал уже, что ей это не нравится.
— Да, — буркнула она. — Бурен промыл, но у той дряни были слишком грязные ногти.
Тайтелин отошла подальше, чтобы посмотреть на китель, наброшенный на ограду.
— Вроде оттерла, — с сомнением сказала она, потом спохватилась. — Да, я тебе притащила же…
Тайтелин снова шагнула к кителю и вынула из внутреннего кармана брошюру в блекло-зеленой обложке.
— Ты говорил, что тебе что-то такое нужно? — спросила она.
Гвейле взял в руки и невольно поморщился: от брошюры дурно пахло, немного кровью, но больше фекалиями. «Схемотехника. Электронные цепи и пространственные накопители. Теория для начинающих».
Тайтелин пожала плечами, по-своему истолковывая его гримасу.
— Мы проходили мимо библиотеки, где раньше гнездовались подменыши, думали подобрать чего получше. Но там оказались новые жильцы, мы с Диэди чуть не прохлопали.
Она недовольно посмотрела на свой китель и еще раз потерла пятно костяшками пальцев.
— Так что смогли только это… было неудобно искать. Подменыши так и лезли, а света было мало. Диэди чуть руку не оторвали, раззяве. Он еще какие-то книги вытащил, но там не то, про кружева оказалось. Мы Намарне отдали.
Гвейле не знал, смеяться или… что? Он попытался представить, например, Элве — стал бы тот лезть в гнездо подменышей, чтобы достать ему справочник? Да еще оправдываться потом, что книжка не очень, потому что подменышей… измененных много было?
— Спасибо, Лин, — улыбаясь сказал он. — Это на самом деле то, что нужно. Она просто… пахнет нехорошо, вот я и…
Тайтелин вдруг отобрала брошюру и сосредоточенно обнюхала ее. Гвейле вспомнил, как совсем недавно Оши-Ари безнадежно пытался уловить запах оранси, и у него защемило сердце.
Тонкие черные брови Тайтелин хмурились, а Гвейле смотрел и думал, что у нее немного отросли волосы, уже не тот короткий ершик, который был раньше.
Тайтелин фыркнула и сунула книгу обратно ему в руки.
— Пахнет дерьмом, верно? — с довольным видом спросила она, будто это было чем-то замечательным.
— Э… ну да, — ошарашенно сказал Гвейле.
— Хорошо, — отозвалась Тайтелин. — Еще не замерз? А, все, вижу, уши красные, пошли в дом.
Следующим вечером Гвейле показал Байю короткую записку.
— Это мои выводы, — сказал он, зевнув. — Я не специалист в этой области, так что ничего конкретнее… В устройстве есть приемник внешних сигналов. Вот, эта часть, смотрите. Это накопитель энергии из пространственных искажений. Или, может быть, поглотитель искажений, раз мы имеем дело с измененными. Или вообще то и другое. Вот тут не понял зачем, маленькая вибрационная пластина. Это не передатчик звука, ну, по крайней мере мне так кажется.
Гвейле запнулся, вздохнул, а потом поглядел на Байю, жалея, что вряд ли кто-то из окружающих может разделить его радость… возможную радость, если он правильно понял назначение устройства.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я думаю, — осторожно сказал он, — что это, наконец, то самое, что поможет измененным. Защитит их от губительного воздействия пространственных искажений… наверно, прототип, поэтому такой ограниченный и странный по функциям.
Байю презрительно хмыкнул, потом изучил записку.
— Я понял, — коротко сказал он. — Занимайся основным делом, схему верни.