отходили от стен, а старая уцелевшая мебель пылилась в коридоре. Прогуливаться ночью в таком месте Леон бы не стал. Можно ненароком свернуть шею.
– Моя комната вон там, а комната Рэйдена через две от твоей. Если понадобится помощь, можешь всегда обращаться. Возможно, сейчас тебе будет непривычно, но мы постараемся сделать все, чтобы ты скорее привык к жизни с нами. Ужин будет готов через час, хотя постой… Сейчас в Энрии утро, так что, пожалуй, это завтрак, – рассмеялась Джоанна. – В общем, если проголодаешься, спускайся на первый этаж.
Бессфера довольно прихлопнула в ладоши и пружинящей походкой двинулась обратно к лестнице.
– И, Леон… – Она обернулась. – Мы искренне рады. Рэйден не скажет этого, но он переживал за тебя. И я тоже.
Леон кивнул и вошел в комнату, которую, наконец, мог назвать своей, пусть это и было для него странно. Внутри оказалось чисто и светло. Из высоких окон открывался вид на сад со старой ивой. Наверняка Джоанна выбрала эту комнату для него неспроста. Она помнила, как ему полюбилось старое дерево.
В интерьере чувствовалась приложенная рука бессферы. Девушка позаботилась, чтобы ему было комфортно. Шкаф из темного дерева оказался набит чистой одеждой, которая наверняка принадлежала ее брату и потому вряд ли пришлась бы ему впору, но даже такая мелочь обрадовала юношу. На письменном столе лежали листы бумаги, перевязанные лентой, и стакан с перьевой ручкой и карандашами, а на прикроватной тумбе его ждала пустая рамка. Наверняка хозяйка Кронхилла хотела, чтобы он поставил туда фотографию родителей, которую не раз видела в дневнике.
Леон не мог упустить из вида большую кровать, застеленную теплым одеялом. Он уже и не помнил, когда мог поспать, вытянув ноги и раскинув руки в стороны. Белье приятно пахло мылом. Хотелось зарыться в него носом и вдыхать аромат, пока он окончательно не выветрится. Странник положил голову на мягкие подушки и прикрыл глаза. Усталость давала о себе знать. Слишком много событий свалилось на голову за один день.
«Вот бы это не оказалось сном, – подумалось ему. – А если это сон, то пусть я останусь в нем навеки».
Но все оказалось реальностью. Леон проснулся лишь на следующее утро. За окном только начинало светать. Оставив разбор вещей на более позднее время, Леон осторожно вышел из комнаты: не хотелось разбудить домочадцев громким скрипом половиц.
После ночи в непротопленных стенах поместья сохранялась бодрящая прохлада, и Леон успел пожалеть о том, что не прихватил с собой куртку. Лезть без разрешения хозяев в другие комнаты он не стал. Вместо этого он обошел пыльные коридоры, рассматривая уцелевшие картины и сваленный в кучу антиквариат. На изысканных вазах пестрели трещины и сколы, но от одного взгляда на них замирало сердце. Облупившаяся роспись, несмотря на годы, продолжала хранить тепло руки творца.
Особенно Леону нравились картины. Они пугали и очаровывали. Каждый мазок кисти отчетливо виднелся на холсте и давал ощущение живости момента. Лишь по иссохшим рамкам и слою пыли можно было понять, как много времени им пришлось провести на мрачных холодных стенах, увядая без людского внимания.
Потемневшая от грязи ковровая дорожка уводила вглубь второго этажа, но Леон воспротивился желанию узнать, что там находится, и спустился. Здесь все ощущалось уже знакомым и родным. За то время, что он блуждал по коридорам, кости успели продрогнуть, а единственным местом, где он мог найти тепло, была малая гостиная. Вряд ли хозяева поместья стали бы противиться его желанию погреться у камина.
Малая гостиная встретила тишиной. На полу в беспорядке были разбросаны книги, вероятно, с легкой руки Рэйдена, а на столике стояли опустевшая чашка и заварочный чайник с уже остывшим чаем. Леон прошел внутрь и лишь тогда заметил свисающие с подлокотника кресла ноги в черных кожаных сапогах, на ремешках которых позвякивали тонкие цепочки. Рэйден так и не добрался до комнаты прошлой ночью, уснул с книгой в руках. Вид у него даже во сне был уставший.
Леон окинул его взглядом. Странник был прекрасен, словно скульптура Давида, что ему однажды удалось увидеть на страницах книги. Вот бы он был еще и так же молчалив, цена была бы непомерна такому счастью.
Леон подошел ближе, и Рэйден неуютно поежился от пробежавшего холодка. Удивительно, как он не проснулся раньше, пребывая всю ночь в прохладе Кронхилла. Беспокойство взяло вверх, и Леон коснулся ладони Рэйдена. Не только красота оказалась подобна каменному изваянию, но и кожа. Сдернув с дивана покрывало, Леон набросил его на спящего странника и поспешил развести камин.
Он не один раз видел, как этим занимались служанки в пансионе. Сначала они вычищали камин от старых углей и золы, открывали вьюшку и укладывали сухие дрова на решетку.
«Ничего сложного», – подумал Леон.
Лишь взяв в руки коробок, он осознал, что не может чиркнуть спичкой о терку. В памяти пронеслась вспышка алого света, и тело затрясло. И как бы сильно Леон ни хотел перебороть страх, он все же не смог заставить себя поджечь спичку, зная, что благодаря ей вспыхнет всепоглощающее пламя.
Бросив эту затею, Леон вздохнул и потер переносицу. Как же он слаб, что даже подобная мелочь оказывается для него невозможной?
Спичечный коробок исчез из его рук, и Леон испуганно вскочил. Рэйден даже не посмотрел в его сторону, поджег спичку и бросил между поленьев.
– Как давно ты проснулся? – поинтересовался юноша, когда странник снова улегся в кресло.
– Чтобы проснуться, нужно спать, а я не спал. Слышал, как ты по коридорам блуждаешь, – прикрыл веко Кассерген.
– А зачем спящим притворялся?
– Чтобы узнать, как ты себя поведешь, – хмыкнул странник. – Не знал, что ты из тех людей, что скрывают свои чувства. Знаешь, обычно принцесс будят поцелуем, а не невинным держанием за руку.
– Не неси околесицу, – фыркнул Леон и плюхнулся в соседнее кресло.
Рэйден не ответил, только сильнее укутался в покрывало.
– Зачем скрываешь, что боишься огня? – спросил он спустя пару минут молчания.
Леон продолжил упрямо молчать. У него не было желания говорить о своих слабостях, и его игнорирующее выражение лица это ясно показывало.
– Я понимаю твое нежелание говорить со мной, – продолжил Рэйден и лениво приоткрыл глаз, – но почему ты скрываешь это от друзей? Боишься, что это изменит их мнение о тебе?
– Это касается лишь меня, – коротко бросил Леон. – Не хочу, чтобы они смотрели на меня с жалостью.
– Я узнал об этом, и разве ты видишь в моем взгляде жалость? – удивился его ответу Кассерген. – Даже богам свойственно бояться. Страх делает нас уязвимыми, но когда приходится сталкиваться с ним из раза в раз, он превращается в силу.
– Я не просил наставлений. Ты можешь поучать жизни своих дружков из паба, а меня оставь в покое.
Обиженный резкостью его слов, Рэйден поднялся с кресла.
– Хочешь или не хочешь, но пока мы товарищи, я обязан интересоваться всем, что касается тебя в какой-либо мере, – раздраженно поджал губы Рэйден. – Тебе нужно повзрослеть, если хочешь победить Эйрену. Незнание подобных вещей может поставить нас в затруднительное положение на поле битвы. И когда ты это осознаешь, тогда и поговорим о твоей подготовке.
Он бросил покрывало на спинку кресла и, звеня цепочками на сапогах, направился