чужим правилам, скорее, он бы вогнал очин пера в горло своему врагу.
— Зачем мне ваша лосская руда? В мире больше нет кузнеца, способного выковать из нее меч, Миэрэн Харт мертв. К тому же, — заметил Вадерион, касаясь пальцам ножен на поясе, — у меня уже есть непобедимый клинок.
Карие глаза, не отрываясь, следили за каждым его движением. Страха не было в них, не было в выражении лица или в жестах — было в этой болезненной внимательности. Вадерион даже позволил себе мысленный победный оскал: долгая война стоила этих мгновений. Он вновь победил.
— Я хочу увидеть, какую цену ты назначишь за свою голову. Удиви меня, — вальяжно повторил Вадерион и исчез в сумраке заката.
* * *
Сколько бы он не наслаждался войной, но не мог отрицать, что она отнимает немало сил. Для пленника месяц наверняка тянулся долго, для Вадериона — пролетел быстрее дракона. Он жил войной: ее бытом, ее проблемами, ее воинами. Он уже не помнил, когда последний раз открывал бутылку вина, но он не жалел об этом. Если война с кочевниками была ленивой и неспешной — прогулка для Императора, — то пустынные эльфы выжали из темных все соки. Проходя по лагерю, Вадерион видел много закаленных воинов, но и много — уставших. А ведь они воевали, по сути, не за что: они не отправятся вслед за отступающими эльфами в пустыню, а с земель кочевников, которые и стали полем боя, брать нечего. Надежды на выкуп Вадерион тоже не оставлял. Темным нужно было кое-что другое, хотя он бы соврал, если бы сказал, что ему не интересно, что же написал Эграл. Ладно, если король пустынников его разочарует, отдаст его на потеху толпе — хоть простые воины отведут душу, а сам Вадерион еще больше унизит противника.
За день до конца срока, отпущенного Императором, прибыли посланцы из Шарэта. Закутанные в шелка пустынные эльфы выглядели слишком вычурными посреди одетых в шкуры орков и диких троллей в одни набедренных повязках. Даже дроу изменили своей вечной любви к роскоши и облачились в практичные кожаные и кольчужные доспехи. На их фоне пустынники напоминали фарфоровых кукол, чем непременно воспользовались темные, принявшись гоготать (преимущественно, конечно, орки и тролли, хотя даже дроу и оборотни не удержались от улыбок). Гостей встречали в лагере враждебно, но не трогали — так велел Император. Вадерион принимал посланцев в своей палатке, отличавшейся от палатки, где держали Эграла, как дракон от ящерицы. Здесь все, от походного трона до роскошной ткани полога кричало о величии. Пустынные эльфы, едва войдя внутрь, тут же глубоко поклонились Императору. Восседающий на троне Вадерион презрительно спросил:
— Чем же вы собираетесь откупиться от победителей?
Вперед выступил один из пустынных эльфов, взгляд которого так и лучился лестью. Он вновь поклонился, но улучив нетерпение на лице Темного Императора, заговорил. Речь его лилась шелковым потоком.
— Темных ночей правителю Темной Империи. Дети Шарэта посланы были волей Забытых Богов и короля своего, дабы почтить вас, ваше императорское величество. Палящее солнце пустыни не смогло бы остановить нас на пути к вам, чтобы преподнести в дар великое сокровище, ибо только оно может сравниться с тем даром, который ваше императорское величество сделает нам, отпустив на волю нашего благословленного Забытыми Богами короля, — на этом моменте эльф наконец прервал свой монолог, порадовав всех присутствующих его краткостью, и сделал жест соотечественникам открыть шкатулку, которую до этого держал один из них. Совсем еще юный пустынник сделал несколько шагов вперед и, преклонив колено, распахнул верхние створки резного малахита. Присутствующие в палатке темные эльфы — сестры Лар’Шера и еще пара лордов помельче — ахнули, не удержались ни сдержанные Нельгелла с Нивеной, ни мужчины, и даже Гортог с одним из тролльских вождей переглянулись. Ни один мускул не дрогнул на лице Вадериона, когда он увидел кровавые самоцветы, которые возлежали — по-другому не скажешь — на бархатной подушечке. Неограненные, неидеальные — несведущему они показались бы пустышками, но даже его взор оказался бы прикован к этим камням. Кровавые камни — так их называли. Эти уникальные самоцветы можно было найти лишь среди залежей лосской руды на далеком юге. В мире было известно лишь о двух таких камнях: один украшал корону правителей Керианы, страны драконов, а второй бы инструктирован в королевскую усыпальницу в Вечном — теперь уже Проклятом — Лесу, где когда-то жили первые эльфы. Существовала даже легенда, что кровавые камни — это застывшая кровь погибшего много лет назад великого правителя темных, который, якобы, когда-то смог победить всех светлых. Так как после Великого Нашествия таких уникумов в истории не наблюдалось, а что было до вторжения демонов, неизвестно, то легенда так и осталась легендой. Тем не менее, кровавые камни, несмотря на их загадочное происхождение, оставались самыми редкими самоцветами в мире. К тому же, как и лосская сталь, они обладали поразительным свойством поглощать или отражать магию, защищая своего владельца. И последнее — они действительно были красивыми, это признал даже далекий от всего подобного Вадерион. Камни притягивали взгляд — и это в необработанном виде!
Император внешне остался равнодушным, но мысленно совершенно вульгарно присвистнул, разглядывая тринадцать кровавых камней. Ходили слухи, что пустынные эльфы нашли в залежах еще один самоцвет, и тот, якобы, хранится в королевской сокровищнице в Шарэте. Но тринадцать камней! Поистине Эграл сумел удивить — еще и тем, что смог заставить подданных обменять свою жизнь на эти бесценные камни: голова ни одного правителя не стоила их.
А пустынный эльф, меж тем, дав темным в полной мере осознать, что они видят перед собой, продолжил:
— Эти драгоценности предназначены вам, ваше императорское величество. Уверен, они лишь приумножат ваше величие, украсив ваше чело.
Вадерион смотрел на говорившего, но представлял бледную шею, на которой лежат в темной оправе переливающиеся багрово-алым камни. Этот военный трофей лучше всего украсит его супругу. Вот бы еще Элиэн оделась нормально, такие мрачные камни не пойдут к ее светлым балахонам. Вадерион даже мысленно вздохнул: ему хотелось видеть свою супругу в своем цвете. А лучше — без всего.
«Да, все же война затянулась, — подумал Вадерион, наслаждаясь даже не видом камней, а тем, как он преподнесет их своей женщине. — Интересно, Элиэн оценит?»
Вопрос был хороший, ведь светлая эльфийка, кажется, не только совершенно не воспринимала Вадериона как исключительного мужчину, Темного Императора, но и к материальным благам, окружающим его, была равнодушна. И все же, он надеялся, что она будет польщена и оценит, что ее супруг смог сделать. Правда,