— Вот и все, Павел Александрович! — Индус улыбнулся. — Слово, данное государю императору сорок лет назад, сдержано!
— Какое слово? — удивленно воскликнул Наполеон, и тут его осенило. — Так вы русский?!
— Вас это удивляет, Павел Александрович?
Улыбка снова раздвинула губы индуса, но какая-то печальная, тоскливая.
— Да нет, не удивляет. Знаете, последнее время я отвык удивляться, каждый раз какие-то неожиданности… Но одно я понял твердо — эта война готовилась двадцать лет. После того как английский флот выступил в поддержку турок.
— Увеличьте этот срок вдвое, генерал, и вы не ошибетесь. Сорок лет назад меня и других гвардейских офицеров расстреляли за участие в мятеже, да-да, в том злосчастном мятеже 28 июня 1762 года.
— Вас расстреляли?! Но позвольте, вы же живы?!
— Солдаты дали залп над головой, а потом нас помиловали. Но император навсегда выслал нас из России, мы целовали крест, что послужим ему здесь и сделаем все, чтобы ослабить Англию. И это слово сдержали! Над Калькуттой — русский флаг!
— А как ваше имя?
— Радж Капур.
— Но это же псевдоним, я спрашиваю ваше настоящее имя.
— Тот молодой гвардейский поручик полег под березой, где его расстреляли. Я родился вновь, крестником стал государь, именно он дал мне это имя — Радж Капур! Как и другим моим собратьям по несчастью… Хотя одному из наших досталось женское имя, но даже от него он не отказался, так и звали Индиром. А нас сейчас осталось только трое — Рабиндранат Тагор, Митхун Чакраборти и я. Двое скончались от укусов — в здешних местах много ядовитых змей и насекомых, одного растерзали крокодилы, остальные погибли в боях. Война с британцами оказалась тяжелой, изнурительной, но, как видите, успешной.
Наполеон вытаращенными глазами смотрел на индуса, да, да, именно на индуса, но с душою русского офицера. У него не укладывалось в голове: как может быть такой истовой преданность долгу?
Люди, поставленные вне закона, над которыми произвели показательную экзекуцию, сами отправились за тридевять земель выполнять данное слово, хотя перед ними был открыт весь мир…
— Теперь, Павел Александрович, мы вечные союзники России. Завтра Типу-Султан передаст в дар императору наш самый лучший укрепленный порт — Мангалуру. Это главные ворота в Майсур, что является сердцем Индии. Дар вечный, и все майсурцы поклялись любить русских, как родных братьев!
Наполеон в задумчивости покрутил головой, ошарашенный разговором, с трудом переваривая полученную информацию. В голове крутилась только одна мысль: «А я еще полагал, что знаю этот народ! Как я ошибся! Загадочная русская душа!»
Яффа
— Смотреть тошно!
Константин Петрович с невыразимым отвращением смотрел, как солдаты сгоняют в толпу выловленных из пенного прибоя английских моряков.
Британцы прижимались друг к другу, тряслись, словно овцы при виде волков, и даже не пытались скрыть своего страха. Многие откровенно заискивали перед русскими, будь у них хвосты, виляли бы ими энергичней самой преданной собаки.
Ни один из кораблей блокирующей эскадры не ушел от русских линкоров так вовремя прибывшей эскадры Ушакова.
Штиль — вот главная беда для моряков — не позволила англичанам уйти из Яффы. Дальше был бой, короткий и жестокий, Константин Петрович собственными глазами убедился в том, какой чудовищной силой обладает на море новое оружие.
Страшно было видеть, как у борта корабля встает чудовищный водяной столб и крепкое судно разламывается буквально на глазах. Да и корабельные орудия оказались чрезвычайно опасны, куда там слабым полевым пушкам. Морская артиллерия разносила в щепки любой, даже самый большой, корабль, многочисленные пожары, вызванные взрывами бомб, довершали свое черное дело.
И лишь клубы дыма шли к небу!
Всего каких-то полчаса — и шесть кораблей были уничтожены, потоплены, взорваны, сожжены…
— Ваше величество, вы просили привести к вам флейтиста второго батальона Тихомирова? Вот он, государь!
Константин Петрович обернулся, адъютант подвел к нему маленького мальчика лет десяти, белобрысого, одетого в потрепанную военную форму, с кожаным футляром через плечо.
— Тебя как звать, солдат?
— Иван Тихомиров, сын Дмитриев, ваше величество!
Мальчик смотрел на Константина сияющими от восторга глазами — не каждый день удается увидеть сына императора, к тому же самого настоящего царя, помазанника Божьего!
Константин Петрович вздохнул и негромко произнес:
— Погиб твой отец, Ваня. Убили османы…
— Как убили?! Тятю убили?
Мальчик сам тянул солдатскую лямку, а потому сразу понял, что произошло, но не зарыдал, даже слезинки не появилось, а лишь почернел лицом да сжал маленькие кулаки.
— Возьми! — негромко произнес Константин Петрович и протянул юному флейтисту красные сапоги. — Я перевожу тебя в лейб-гвардии Апшеронский полк, где служил твой отец. И еще одно, Иван Дмитриевич, теперь я сделаю все, чтобы заменить тебе отца…
— Спасибо, государь! — сглотнув, тихо прошептал мальчик, но Константин, положив руку на плечо, нажатием пальцев сам выразил свою признательность, и юный солдат это понял. И только сейчас он не сдержался, заплакал навзрыд, прижавшись к мундиру.
Дав мальчишке выплакаться, Константин отер его лицо платком и протянул на ладони сверкнувшие золотом и серебром кресты на георгиевских черно-оранжевых ленточках.
— Это награды твоего храбрейшего отца и моего друга, Иван Дмитриевич! Храни их как память!
— У тяти было только три знака отличия Святого Георгия, ваше величество! — совершенно серьезно произнес мальчик. — А здесь белый георгиевский крест, офицерский, у него такого не было.
— Он спас мне жизнь, и Дума решила, что отец твой, поручик Тихомиров, достоин этой высокой награды! Я отдаю тебе свой орден, его я получил за Адрианополь! Теперь он — награда Дмитрия Ивановича, ты храни его! — Константин Петрович положил в узкую ладошку белый эмалированный крестик и всей ладонью сжал маленькие пальцы…
Ямайка
— Ну что ж, тряхнем стариной!
Алехан осмотрелся в поисках подходящего оружия, шпага показалась ему чересчур легкой.
На улицах города кипел ожесточенный бой. Столица английской Вест-Индии была переполнена всяким сбродом, многие из которых раньше были «джентльменами удачи», и вот теперь вся эта вольница вместе с одетыми в красные мундиры солдатами отчаянно сражалась за свои собственные шкуры. Они прекрасно понимали, что пришло возмездие за прошлые злодеяния и разбойничьи набеги на соседей.
Алексей Григорьевич собственными глазами видел, как союзная эскадра атаковала английский флот. Вот только британцы не ожидали, что русские корветы, названные по именам святых, вооружены столь страшным и невиданным в здешних водах оружием.
Наверное, английский кэптэн с презрением улыбался, глядя, как маленький русский корвет подходит на пистолетный выстрел к его многопушечному линкору. Но как пика святого пронзила змея, так и торпеда своим взрывом проломила борт вражеского линкора.
Столь же успешна была и атака «Иоанна Златоуста». А в это время с других союзных кораблей на берег хлынул застоявшийся десант, и на улицах Кингстона началось бесшабашное русское веселье…
— А ну-ка, болезные! Поберегись! — во все горло закричал Алехан, поднимая над головой здоровенный гарпун, неизвестно как оказавшийся на улице, и бросился на большую группу бывших флибустьеров — расхристанных, с гнилыми зубами, воняющих перегаром дешевого рома.
Дальше все замелькало перед глазами, вся накопившаяся за эти долгие пять месяцев злоба и ненависть вылилась из Орлова страшными и беспощадными ударами.
Он сражался не на жизнь, а на смерть, не обращая внимания на полученные удары, впав в отчаянное безумие. Он превратился в берсерка, одного из тех самых викингов, что когда-то наводили ужас на всю Европу, — неуязвимых, свирепых, являвшихся ожившим кошмаром для любого врага…
— Все, Коля, умираю…
Боли не было, тело оцепенело, но Алексей Григорьевич чувствовал, как вместе с кровью его покидает жизнь. Он не боялся смерти — вся жизнь прошла в сражениях и походах, в которых погибли его братья и многие другие соратники, и теперь он с ними увидится в Царствии Небесном. Так чего же горевать русскому воину, положившему жизнь за Отечество и други своя?
Из последних сил, захлебываясь кровью, он спросил:
— Город взяли, сынок?
— Взяли, Алексей Григорьевич, наш он теперь!
— Это хорошо! — Алехан улыбнулся, попытался приподнять руку, но не смог, сил уже не осталось. И тогда он прохрипел, выдавливая из себя слова: — Славная была битва…
ПОСТСКРИПТУМ ПЕРВЫЙ