Я выхожу на поле, предвкушая классные полтора часа, и точно знаю, что не дам Громову и лишней минуты. Совсем скоро у него важная игра, а мы и так слишком нагрузили его ногу. Если, конечно, тренер согласится выпустить его на поле.
— Три круга? — спрашивает он.
— Три круга, — подтверждаю я с улыбкой.
Пока он бегает, раскладываю фишки, заглядываю в телефон, чтобы вспомнить новые упражнения. Сама немного разминаюсь.
Завершая последний круг, Ваня тормозит рядом и чмокает меня в губы.
— Громов! Субординация! — выдаю со смехом.
— О, простите, тренер.
— Давай по беговым пройдемся, будет весело.
Он страдальчески закатывает глаза:
— О да, я уже веселюсь из последних сил!
Но новые упражнения и правда ему нравятся, а я горжусь собой и тем, что смогла его удивить. Это вообще, наверное, наша лучшая тренировка. Мы хорошо работаем, когда нужно — сосредотачиваемся, когда можно — смеемся и бегло целуемся. Когда у меня срабатывает таймер, я сама разочарована тем, что нужно заканчивать. Громов, как будто поддерживая наш ритуал, спорит, старается выбить дополнительное время. Я по обыкновению строго сдвигаю брови и забираю мяч.
Говорю:
— Можешь тренить с воображаемым, если так хочется.
И деловито иду в направлении раздевалки. Сначала Ваня затихает, потом я слышу, как он собирает фишки и догоняет меня. Только собираюсь самодовольно улыбнуться и выдать какую-нибудь дурацкую шутку про подкаблучников, как чувствую, что он шлепает меня по ягодице и бежит дальше.
Кричит мне:
— Чисто футбольный жест, Суббота!
И хохочет так заразительно, что я, фыркнув, тут же проваливаю задачу сдержать смех. Зайдя в свою раздевалку, все еще смеюсь, и слышу, как Громов через коридор делает то же самое.
Я чувствую себя такой счастливой, какой никогда еще не была. Странно, да? За последние дни вылезло столько проблем, сколько у меня за всю жизнь не было. Разве не должна я сейчас сидеть где-то в углу в слезах?
Но я чувствую какую-то непривычную внутреннюю силу. У меня есть любимый человек. У меня есть лучший в мире брат. У меня очень сильная близкая подруга. Конечно же, классный папа и эпатажная любящая бабушка Стефа. С таким тылом я все смогу. И, надеюсь, сумею стать такой же надежной опорой для них.
— Субботина, ты была на грани, — со смешком говорит Ваня, когда я выхожу, — еще минута, и я ворвался бы в раздевалку, чтобы проверить, жива ли ты.
— Исключительно по этой причине, да?
— Да. Ты же тогда в школе только поэтому пришла ко мне в душевую? Потому что беспокоилась за мое здоровье?
Смотрю в его смеющиеся глаза и мгновенно заливаюсь краской. Выхожу на улицу и бормочу:
— Вообще-то я и правда беспокоилась.
— И только?
— И еще хотела тебя увидеть лишний раз. Ну что ты за человек, Громов! Не издевайся надо мной, не видишь, что я смущаюсь? И ни в какую душевую я не заходила! — возмущенно выговариваю ему, торопясь к КПП, чтобы только он не видел моего пунцового лица.
Ваня хватает меня за куртку и тянет на себя, заставляя повернуться. Обнимая за талию, прижимает к себе и говорит тихо:
— Я тоже был рад тебя тогда увидеть.
— Спортсмены! — кричит нам Паша, затягиваясь сигаретой. — Давайте на выход, моя любимая парочка. Хочу закрыть все и завалиться отдыхать.
Ваня отпускает меня и идет на выход. Жмет руку охраннику и переспрашивает:
— Твоя любимая парочка?
— Да я вас как сериал смотрю. Игнор, споры и обидки, любовь! Обожаю, когда приходите.
Наверное, я могла бы смутиться или обидеться, но Паша говорит об этом так искренне и бесхитростно, что я только улыбаюсь и машу ему на прощание.
— Слышал? — смеюсь, обращаясь к Ване. — Мы похожи на сериал.
Он молчит, хмурится в свой телефон. Поднимает рассеянный взгляд и говорит:
— А? Да, это забавно.
— Что-то случилось?
Громов убирает телефон в карман и задумчиво кусает губы:
— Отец несколько раз писал, хочет о чем-то поговорить.
— Есть догадки, о чем он?
— Есть, — говорит Ваня, глядя куда-то в сторону, — надеюсь, это просто очередная лекция про универ.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я подаюсь вперед и касаюсь его руки, слегка сжимая пальцы. Стараюсь поймать его взгляд. Говорю:
— Тогда не будем пока переживать?
— Да, ты права. Я, в принципе, так и думаю. Ну, при худших раскладах он узнал, что я не хожу к репетиторам. Разберусь.
Ваня светло улыбается и наклоняется, чтобы поцеловать меня.
Я зеркалю его улыбку:
— Все будет в порядке. Поехали?
— Да, я тебя провожу, и потом домой.
— Вань, давай не так? Я к Стефане хочу зайти, раз свободный вечер. А ты езжай к папе.
— Тогда я провожу тебя к Стефане, — он упрямо ведет меня к дороге.
— Нет, слушай, я сама прекрасно поеду. Шестнадцать лет до этого справлялась же с ориентированием на местности? Мне будет спокойнее, если ты быстрее узнаешь, в чем дело. Хорошо? Пожалуйста.
— Ладно, — сдается он, — но я вызову тебе такси.
— Договорились.
Пока ждем машину, обнимаемся, переплетаем пальцы, целуемся, как будто пытаемся напитаться этой близостью впрок.
Потом Ваня сажает меня в такси, чмокает в губы на прощание и захлопывает дверь. Мы отъезжаем, и я, обернувшись в окно, вижу, что Громов смотрит мне вслед. Сердце бьется неровно. То бегло, то через паузу. Тревога и бескрайняя нежность борются за мой пульс.
Я буквально насильно заставляю себя успокоиться. Достаю телефон, чтобы отвлечься на музыку или дурацкие видео, когда Ваня присылает мне песню. Шальная улыбка растягивает мои губы. Вдеваю наушники и включаю трек.
Представлял, что любовь
Мне знакома на вкус и на цвет.
Ты ушла — я узнал,
Что в представлениях смысла нет.
Субботина Ангелина: Не дипхаус? Я удивлена, Громов.
Громов Иван: Да, это ты меня испортила.
Субботина Ангелина: Большая честь для меня.
Громов Иван: Смотрю по карте приложения, как ты едешь, и уже очень скучаю.
Субботина Ангелина: Сложно поверить, что ты мне это пишешь. Я тоже скучаю, Вань.
Громов Иван: Я правда давно тебе нравлюсь? Скажешь, когда?
Субботина Ангелина: Не испугаешься?
Громов Иван: Я не из пугливых.
Субботина Ангелина: Кажется, что всегда. С детства. Мне еще трех не было, когда я притащила тебе все свои игрушки, чтобы впечатлить.
Громов Иван: Прости меня, Ангелин.
Субботина Ангелина: За что?
Громов Иван: За то, что так долго понимал.
Я так увлекаюсь перепиской, что водителю приходится дважды меня окликнуть, чтобы я сообразила, что пора выходить. Извинившись, выскакиваю из машины и, прижав к груди телефон, забегаю в подъезд. Я счастлива! Бескрайне, удивительно, до одури счастлива! Несусь по лестнице на второй этаж, с энтузиазмом жму на дверной звонок. Нетерпеливо приплясываю, пока жду, когда Стефаня откроет.
А когда дверь распахивается, я кричу, вскидывая руки:
— Стефа! Мы победили!
— Я же говорила, — отвечает она степенно, — а о чем ты?
Я заливисто смеюсь. Захожу в квартиру и морщусь от дыма, который сегодня пахнет ананасом. Закрываю дверь и говорю:
— Мы с Ваней вместе.
— Моя ты девочка! — Стефаня крепко обнимает меня и давит в спину своим огромным вейпом. — Иди мой руки, сейчас будем отмечать.
Я разуваюсь, послушно захожу в ванную, там еще и умываюсь, чтобы чуть успокоить пунцовые щеки. Смотрю на себя в зеркало, отмечая почти безумный взгляд. Мокрыми руками собираю волосы в высокий пучок, делаю пару глубоких вдохов. И, немного успокоившись, иду на кухню, где Стефаня уже умудрилась накрыть стол. В центре стоит нарядный графин с вином.
Говорю:
— Папа был бы в ужасе.
— Как будто ему кто-то расскажет!
— Точно не я.
— И не я. Садись, накладывай. Пирог с мясом сегодняшний, пробуй.
— Ты так много готовишь, — говорю, набирая полную тарелку, — неужели ты все это ешь?
Стефа улыбается:
— Хочу быть готова, если кто-то придет в гости.