Мама вытерла ладонью испарину с моего лба.
— Мне скоро на работу, вставай, — буркнула она и вышла.
Из коридора доносились её бормотания:
— С этим надо что-то делать…
Я неуклюже поднялась, мешал внушительный живот, побрела на кухню.
На стальной поверхности кухонного гарнитура дымился чайник. Мама второпях возилась у стола, пахло кофе.
Будничность этой сцены настолько контрастировала со сном, что мне стало тошно.
В ванной горел свет. Дурацкая мамина привычка: забывать его выключать. Ледяная вода смыла остатки кошмара. На душе словно кошки скребли.
Пока я брызгала водой в лицо, мама уже собралась.
— Аня, до вечера, — бросила она дежурную фразу и ушла.
Я села у окна на кухне. Есть не хотелось, ничего не хотелось. С новой силой навалилась тоска.
Я провела пальцами по круглому, уже большому животу. Бесчисленные анализы и исследования не показали ничего необычного. Шоком оказалась новость о двойне. Я улыбнулась и тут же снова загрустила. «Судьба жестока, сыграла злую шутку». Мама без конца меня убеждала в том, что я сделала единственно верный выбор и чудо, что осталась жива. В последние недели её терпение иссякло. Часто она упрекала:
— Аня, нужно учиться, потеряешь квалификацию. Аня, выброси глупости из головы. Аня, возьми себя в руки. Это не дело, каждый день глаза на мокром месте. Сколько можно? — говорила она.
«От этих слов не легче. Она права. Да только огромную дыру в душе ничем не залатать».
Солнце поднялось над домами. Золотистый свет заполнил кухню. За окном город жил своей жизнью. Каждый прохожий думал о своём. Разве что общее гнетущее ощущение, как невидимая надвигающаяся угроза, объединяло людей. Война продолжалась, пока далёкая, но от этого не менее пугающая.
«Лишь бы только он был жив, мой дракон», — переживала я.
* * *
В один из вечеров мама вернулась с работы на взводе, увидела меня. Сидя за кухонным столом над чашкой чая и сжимая в руке кристалл, я в очередной раз ревела.
— Всё! Прекрати! Сколько можно? — взъелась она. — О детях надо думать, о будущей жизни, а не сопли размазывать. Ты из Лазаревой в размазню превратилась.
Она явно хотела ещё что-то сказать. Я подняла заплаканное лицо. Мама, чуть смягчившись, произнесла:
— Не можешь справиться сама — надо за помощью обратиться. Это не дело. Себя угробишь и …
— Какой помощью? — перебила я.
— Психологической, — выплюнула она.
— Мама, я не могу ничего рассказать. Какой к чёрту психолог? — на повышенных тонах спросила я.
Она взбесилась ещё больше то ли от моего тона, то ли потому, что не знала, как быть.
— Я тебе говорила! — грубо выплюнула слова мама. — Нельзя ящериц вынашивать. Говорила. Прекрати о нём думать! Слышишь?! Полгода почти прошло. Всё! Да, ужасно, да, несправедливо. Он чужой, он враг. А то, что ты на аборт не пошла… — Она замолчала, тяжело дыша.
— Ящериц?! — я перебила её, вскочила из-за стола.
— Я и так тебе во всём потакаю. О чём ты думала вообще?!
— Ящериц? Это дети! — истерично закричала я.
— Так если хочешь этих детей родить, соберись! Хватит уже слёзы лить, как истеричка!
В этот момент Александра Владимировна предстала точно такой, какой я помнила её в свои подростковые годы.
От обиды по щекам покатились новые слёзы, злые. Захотелось высказать ей всё, за многие годы детских обид.
— Ты в своём репертуаре, — зло сказала я. — Нет бы поддержать как мать.
Поняла, что ударила по самому больному.
— Я только и делаю, что поддерживаю! — прокричала она. — Тайные обследования устраиваю, в комитете тебя прикрываю, на истерики твои смотрю каждый день.
Мне стало стыдно. Мама, конечно, была права.
— Да люди пачками калечатся, умирают, пропадают без вести, — продолжала кричать она.
На столе в электрическом свете лежал оставленный мною кристалл. Мама в ярости схватила его и швырнула, не глядя. Она прокричала ещё пару слов, когда кристалл чиркнул о стальную поверхность кухонного фартука, в разные стороны полетели искры. Оставленные с обеда хлебные крошки вспыхнули синими огоньками. Мы обе опешили. Я машинально схватила кружку с остывшим чаем, плеснула на стол.
— Твою мать, — тихо выдала Александра Владимировна. — Что за…?
После секундного замешательства она достала пищевой контейнер и аккуратно, подцепляя крышкой, поместила кристалл в него.
А я с удивлением поняла, что множество раз рассказывала ей все подробности пребывания на необитаемой планете, но ни разу не заостряла внимание на кристаллах.
Глава 26
Солнце висело в зените. От горизонта к нему ползли серые тучи. Сине-зелёный лес окружал могучую реку с двух сторон. В тихой заводи яркие блики плясали по водной глади. У самой поверхности бесновался огромный кракен. Его лоснящиеся бока блестели на солнце. Водяной зверь был похож на помесь осьминога и гигантской рыбы. Кай нарёк эту уродливую тварь кракеном в честь давно исчезнувшего вида с его родной планеты.
Дракон выжидал. Самодельное каноэ раскачивалось на воде. Кай удобнее перехватил гарпун, напрягся, замер. Тварь была размером с лодку, щупальца в полтела, особо крупный экземпляр. Кракен поднялся к кромке воды, белая склизкая кожа коснулась воздуха прямо у плоскодонки. Дракон молниеносным движением вогнал гарпун в тело твари, схватился за верёвку. Кракен сорвался с места, утягивая Кая за собой.
Вода обступила дракона со всех сторон. Тварь утаскивала его в пучину. Каю не было страшно, в крови бушевал азарт, желание узнать кто кого. Только это у него и осталось, и больше ничего. В такие моменты он забывал о тоске и обо всём на свете. Кай искал приключений и каждый раз рисковал всё больше.
Кракен замедлил ход. Лёгкие дракона горели, в висках стучало. Тварь двинулась к поверхности, ей нужен воздух. Кай изо всех сил потянул на себя верёвку. У поверхности дракон сделал вдох, а кракен напал, стараясь крепче ухватить щупальцами обидчика. Кровь сочилась из рваной раны, но гарпун не подвёл, держался, разрывая плоть всё больше. Кракен, словно чувствуя безумие дракона,