день мама навестила меня в самый неудачный момент, во время утреннего обхода. Молодой доктор как раз стоял возле моей койки. Александра Владимировна с ходу принялась его отчитывать.
— Даже студент-первокурсник знает: такие дозировки разве что младенцу прописывают. Может, вы ещё травами и настойками её лечить будете? — говорила она, намекая на юный возраст и непрофессионализм врача.
Доктор бросил на меня недовольный взгляд и после тирады матери ответил:
— Александра Владимировна, для посещений отведены определённые часы.
Он хотел ещё что-то добавить, но, наткнувшись на её взгляд, замолчал.
— Анна Юрьевна, поговорите с матерью, — коротко сказал молодой врач и вышел из палаты, прикрыв за собой дверь.
Старшая Лазарева сделала шаг, будто хотела его догнать.
— Мама! — Остановила я её.
Внутри всё похолодело. Нужно было объясниться прямо сейчас, вот так, без подготовки. Отчего-то я почувствовала себя нашкодившей школьницей.
Александра Владимировна смотрела строго и выжидающе.
— Присядь, пожалуйста, — попросила я её, похлопав по краю кровати, а сама поднялась, устраиваясь на высоких подушках.
Тут же закружилась голова, накатила слабость.
Мама подошла, присела рядом.
«Можно сказать лишь про ребёнка, — подумала я. — Но разве от неё что-то скроешь? Лучше открыть всё как есть. Кому ещё я могу доверять?»
Наклонившись к ней, прошептала:
— Не знаю, поймёшь ли ты меня. Бабушка бы поняла, — начала я издалека.
Мама нахмурилась.
Я медлила, подбирая слова. Ничего вразумительного не пришло на ум, поэтому проговорила:
— Я жду ребёнка. — И, понизив голос, добавила: — Это не всё. Когда меня расспрашивали, ещё на звездолёте, я сказала не всю правду.
Александра Владимировна нахмурилась ещё сильнее.
— Подожди, — произнесла она после секундного колебания, поднялась, прошла к входному проёму, выглянула наружу, осмотрелась, а после плотно затворила дверь.
— Как ребёнка?! — переспросила слишком громко.
Тон её голоса выдавал крайнее недоумение.
— Всё объясню. Только то, что я скажу, не для чужих ушей, — выдала я тихо.
Когда мама вернулась и устроилась рядом, я сбивчивым шёпотом начала свой рассказ. После первых фраз брови матери поднялись, а глаза сделались такими, словно та вот-вот начнёт метать молнии. Мне стало страшно и неловко смотреть ей в лицо. Я опустила глаза.
— Продолжай, — велела мама, будто подчинённому на работе.
Я поведала о том, в каком была отчаянии, оказавшись в полном одиночестве на чужой планете, как встретила в ущелье врага, как он спас меня от жутких тварей, только чтобы убить, но не убил. Я говорила, и с каждым словом лицо матери белело, теряло краски. Она смотрела ошарашенно и больше не перебивала. Рассказала, как мы сближались, преодолевая трудности и тяготы жизни на дикой планете, как Кай раз за разом меня спасал, как стал светом во тьме безысходности. Я шептала слова и всхлипывала от нахлынувших эмоций.
Мама склонилась ко мне. Случайный свидетель, должно быть, подумал бы, что я, как в детстве, делюсь с ней ребяческой тайной.
Я замолчала. А грозная Александра Владимировна не нашла, что сказать.
Повисла гнетущая тишина, нарушаемая моими всхлипами.
— Аня, как же так? — ошарашенно вымолвила мама после долгой паузы.
Неверие читалось на её лице. Она долго молчала.
Я нащупала под больничной сорочкой кулон с кристаллом, сжала его и, не выдержав, снова расплакалась.
— Главное — ты жива. Жива! Я чуть с ума не сошла… — проговорила мама порывисто.
Глядя на её взволнованное лицо, я впервые устыдилась того, как о ней думала. Всю жизнь мне казалось, что я ей не нужна: лишняя обуза, нежеланный ребёнок. Я давно стала взрослой, но детские обиды терзали, причиняли боль.
«Может, всё не так? Может, она меня всегда любила, только не могла быть матерью, не успевала в бесконечной карьерной гонке?» Мы стали ближе лишь после смерти бабушки, увы, ненадолго, меня ждала станция «Рея».
— Не реви, — сказала мама так, как часто говорила бабушка. — Будем прерывать, — бросила она.
— Не-е-т! — чересчур громко ответила я. — Мама, ты не слушаешь?
— Аня, как ты себе это представляешь? Что будет дальше, по-твоему?
Я упрямо замотала головой. Слёзы снова покатились по щекам.
— После всего, что я пережила, убить ребёнка? Нет.
Мама несколько раз судорожно вздохнула, нервным жестом поправила волосы, встала, принялась ходить туда-сюда.
— Мама, — окликнула её, поднялась, свесила ногу с кровати.
— Лежи, не вставай, — велела она.
Я выжидала, размышляя, правильно ли поступила, вывалив на неё всю правду.
Мама ещё раз подошла к двери, плотнее прикрыла её, будто этот жест мог успокоить. Потом вернулась к кровати и тихим повелительным тоном произнесла:
— Никому ни слова, ни единой живой душе. Поняла?
Я кивнула. «Не глупая, понимаю».
— Что ты сказала врачу?
— Ничего, — поспешно ответила я. — Что подозреваю беременность.
Она присела на край кровати, обняла и принялась раскачиваться.
— Господи, — прошептала мама совсем тихо. — Как я это допустила?
— Мама, я давно взрослая женщина, давно не ребёнок.
— Да… — протянула она. — Ещё и упрямая, в меня.
* * *
В сладком обволакивающем сне я чувствовала, как обнимают сильные руки, слышала грубый голос дракона. Вдруг желанные ощущения исчезли, всё заволокло молочной дымкой. Во влажном тумане чужого причудливого леса я увидела его силуэт. Он звал меня. Я шла по колючей траве босиком, и до смерти хотелось обнять его, снова почувствовать его губы на своих. Но мощный мужской силуэт всё отдалялся. В сине-зелёных зарослях появились злобные звериные морды. Они смеялись, словно люди, скаля уродливые пасти. Сон превратился в кошмар, нелогичный и пугающий.
— Кай! Кай! Кай! — звала я.
Дракон исчез, не отзывался.
— Преда-а-ательница, — шипели зубастые твари.
— Аня! Аня, — голос матери.
Я открыла глаза, увидела её взволнованное лицо. Простынь скомкалось, одеяло сбилось набок. За окном только-только разгорался рассвет. Робкие багровые лучи пробивались между зданий, плясали зайчиками на стёклах.
— Опять? — обречённо спросила мама.
Вопрос был риторическим. Кошмары мучали меня все последние месяцы.