корректно молчит, не поднимая запретную тему для разговоров. Обычно мы обсуждаем предстоящий прием, схему охраны, гостей или какие блюда и напитки будут подавать.
На самом деле, я готова поспорить он не вникал бы в эти детали, если бы у него не было необходимости о чем-то со мной разговаривать. Мы немного отдалились, и мне было грустно от этого. Между нами в какой-то момент, в какой я сама не успела понять, образовалось безмолвное понимание друг друга и безграничное доверие. Виной тому, была та поездка в катакомбы или то, что передо мной ему не нужно строить из себя могущественного властелина… Не знаю. Но я понимала, что есть какая-то связь. А потому я воздвигла барьеры. Ведь если между нами пробежит хоть одно слово, не относящееся к делу, то неприятного разговора будет не избежать.
Я боялась, что даже если я или он скажет об обычной усталости, то ворота падут и крепость будет завоевана. Чья крепость? Кто крепость? Я или он? Кто кого штурмует? На эти ответы у меня не было ответов.
Гости начали пребывать во дворец, горничные рассказывали мне о девушках, иногда хихикали:
— Ну вы представляете! — всплеснула руками Ханилида. — Килинза потребовала ванную из молока и розовой воды в пропорции один к одному.
— Ты знаешь пропорции? — усмехнулась я.
— Конечно! Так вот… где ей столько набрать розовой воды?
— Может она проверяет щедрость его величества? Сколько может он выделить на гостей? — поинтересовалась Люси.
— Глупости! Это он их рассматривает, а не они его.
— Мне страшно подумать, что вы обсуждаете между собой, когда вообще никого нет из гостей, например, без меня.
— Госпожа Николетт, — добродушно на меня посмотрела Ханилида. — Вас мы не обсуждаем. Все вас боятся.
— Меня? — я подняла на нее взгляд.
— Конечно. Вас даже Герберт удивляет.
— Это меня и пугает.
— Еще бы, — понимающе склонила она голову. — Он такой…
— Не любишь его? — осторожно я спросила.
— Начальство нужно не любить, а выполнять его приказы. Он… хороший работник. Ничего от его взгляда не уйдет.
— Ты ведь не только мне прислуживаешь. Он говорил о твоих дополнительных обязанностях.
— Да. Забот много. Поэтому я сейчас покину вас, Люси доделает все.
Я слегка улыбнулась и проводила ее взглядом, а Люси принялась менять воду в вазе.
Вода в вазе. В вазе с цветами. С того вечера у меня каждый день прибавлялся букет бело-розовых пушистых гвоздик. Я сначала хотела их схватить, отправиться к королю и швырнуть ему в лицо за то, что он продолжает странно себя вести. Но заметить их… означало показать, что между нами что-то происходит. А я предпочитала прятаться дальше за маской игнорирования.
Я ознакомилась с программой завтрашнего вечера в сотый раз, и уже если честно не знала, чем себя занять. Чувствовала какое-то затишье перед бурей.
Вечером я поужинала с Шафраном, который опять странно поглядывал на меня, но я предпочла игнорировать его. Я решила прогуляться по дворцу и юркнула в секретный коридор, по которому обычно передвигается охрана. Я проходила мимо покоев семей девушек. Где-то из общей гостиной услышала легкий смех, кажется кто-то обсуждал туфельки и заколки.
Меня это все мало волновало. А вот женские разборки. Самое то!
Я остановилась около люка в стене, закрытого железной крышкой с прорезями, голоса слышались отчетливо.
— Я бы на твоем месте свалила отсюда, — раздался низкий голос Шарлиз.
— Но…
— Оставь ее в покое, сестра, — ответила незнакомая мне девушка. Я постаралсь посмотреть в отверстие, кто это. Девушка, очень похожая на сестру Шафрана… видимо…
— Шейла, как ты можешь продолжать с ней общаться? Она тебя предала.
— Что было, то забыто.
— Шейла в отличии от тебя более понимающая, Шарлиз. Моя семья… они бы…
— Для тебя «ваше высочество», — холодно отрезала та. — И мне плевать. Ты испугалась матери, я знаю. Но в моих глазах ты все равно остаешься жалкой трусихой. И я буду продолжать капать на мозги Шафрану, чтоб он тебя не выбрал.
Я увидела как она резко развернулась и покинула оставшихся девушек.
— Шейла… я…
— Все в порядке, Сара. Я не держу на тебя зла. Но Шарлиз в чем-то права.
— Что? — удивленно спросила девушка.
— Ты… очень правильная и боишься осуждения.
— Моя репутация безупречная.
— Королева — не та, у кого безупречная репутация. А та, кто стойко отражает удары по ней. Не только по репутации, а по жизни. А ты, правда, боишься собственной матери. А там тебя нельзя боятся. Никого.
Рядом со мной раздались шаги, стук каблуков. Я стала оборачиваться, слыша последнюю фразу Сары.
— Я справлюсь, ведь мой муж будет король. И я не могу отступить. Родители возлагают на меня большие надежды.
Я услышала усталый вздох, и девушки пошли, кажется, дальше по коридору. А передо мной стояла женщина лет сорока, может старше, но выглядела она молодо. Только в глазах была вековая усталость. Ее каштановые волосы были разбавлены в некоторых местах сединой, она не скрывала ее. Не подкрашивала, не убирала в прическу. Нет, она показывала свое серебро, венчающее голову. Она была невысокой, с темно-карими глазами, полными губами, одетая в длинное строгое бордовое платье из бархата.
— Не знала, что тут еще кто-то шастает и подслушивает, — усмехнулась она.
— Ваше… — я склонилась в поклоне, не понимая какой титул использовать к бывшей королеве.
— Можно просто госпожа Кариопа, — ответила она низким голосом, напомнившем мне Шарлиз и Шейлу.
— Я — Николетт.
— Я уже слышала, из Нуринии.
— Да.
Я застыла, рассматривая бывшую королеву, не знала куда себя деть. И немного улыбнулась.
— Моя дочь права, — вдруг сменила она тему. — Королева — это первый человек, который под ударом. Ей не пристало прятаться за короля, ей нужно быть надежным тылом, крепостью, скалой.
— По-вашему, у Сары не получится, госпожа Кариопа?
— Она испугалась маленького выговора. А как она отреагирует, если на приеме на нее выльют кислоту?
— Кислоту?
Кариопа поцокала языком и сняла одну из длинных перчаток. Я ахнула, увидев, что кожу правой руки искажают шрамы.
— Два года после свадьбы, — усмехнулась она. — Кажется, тогда был конфликт с Эфоносом. Кто-то пробрался во дворец на торжественный бал. Они не хотели убить. Лишь запугать Зирана, пусть спит спокойно его душа.
— Сочувствую.
— Я никогда не понимала, что было раньше. Яйцо или курица.
— А? — я сощурилась, не понимая метафоры.
— Деспотизм, тирания, агрессивная внешняя политика. Это родилось как ответ на угрозу внешнего мира или сначала была угроза, в следствии которой был создан режим Зирана? Ответа нет.
Я молчала. Что я могу сказать жене покойного короля? Да, он был тираном. Ну нет.