Читать интересную книгу Чемпионы - Борис Порфирьев

Удивлённо переглянувшись, они облокотились на перила, и громадный город представился их взору. Окутанные свинцовыми глыбами фабричных дымов, громоздились друг над другом небоскрёбы, заслонявшие почти весь горизонт. Железобетонные арки хищно выгнули свои спины под закопчёнными пакгаузами, верфями и пристанями. Ободранные торговые суда покачивались у причалов, словно сбившееся в кучу стадо животных во время грозы. Буксиры и пароходы пятнали воду залива радужными керосиновыми пятнами. Надрывались медные глотки пароходных свистков, скрипели лебёдки, звенели цепи, лязгали буфера цистерн и вагонов с углём, рокотали моторы…

Не успел Никита как следует рассмотреть Нью — Йорк, как ему вручили два десятка газет с их портретами и жирными сенсационными заголовками. Поражённые такой оперативностью, они с Лидой спустились в каюту и, с трудом складывая английские слова в фразы, весь вечер переводили упражнения досужих репортёров. От одних только заголовков кругом шла голова. «Русский чемпион предпочитает чешские ботинки и французские галстуки», «Мамонт из Флориды» обещает разгромить Ника Уланова в несколько минут», «Перевозчик роялей из дворца свергнутого царя ступил на землю свободной Америки», «Голодающий петербургский граф вынужден зарабатывать хлеб профессиональной борьбой», «Сто тысяч долларов Нику Уланову, если он победит «Мамонта из Флориды»…

— Лидочка, я больше не могу! — взмолился Никита, сгрёб в охапку сырые, пахнущие типографской краской газеты и швырнул их на кушетку.

— Привыкай. Тебе же объяснили, что ты вступаешь на землю свободной Америки. Не будь наивным переносчиком роялей из Зимнего дворца, — подтрунивала над ним Лида.

— Перестань! Пойдём лучше на палубу, посмотрим на ночной город.

Они долго смотрели на мечущиеся в сумасшедшей пляске разноцветные огни; вода залива багряно плескалась у их ног, раскачивая и дробя отражения небоскрёбов; огромные снопы света сливались в небесной высоте в сплошное зарево…

А наутро юркий пароходик отвёз их вместе с оравой репортёров и полицейских на карантинный островок Элис — Айленд, где Никиту заставили поднять правую руку и поклясться именем Христа, что он будет говорить правду и одну только правду.

— Скажите, мистер Уланов, — проговорил чиновник с жилистой шеей на чистейшем русском языке: — Верите ли вы в бога? Безбожникам нет места на нашей земле.

Никите место на их земле было нужно, потому что на английской Мамонт из Флориды побоялся ответить на его вызов. И, подбодрённый взглядом жены, он сказал, что верит.

— Скажите, мистер Уланов, какую власть вы признаёте?

Лида снова мигнула ему, и он ответил:

— Я борец и политикой не занимаюсь… Признаю власть народа.

И это чиновника устраивало. Задав уже более благосклонно ещё несколько вопросов, он потребовал, чтобы Никита повторил за ним клятву не предпринимать в Штатах никакой политической агитации, а заниматься только «реслингом».

Наконец–то вздохнув спокойно, Никита переложил из руки в руку трость, собираясь идти, но чиновник протянул ему перо — подписать свои обещания. Выведенный из себя газетными выдумками и допросом, Никита подумал со злорадством: «Вот вам первая правдивая сенсация», — и, потянувшись за пером, попросил самого надоедливого репортёра подержать трость. Она выпала из хилых рук, привыкших лишь к карандашу да блокноту, и ударила репортёра по ногам. Крик боли был заглушён взрывом смеха. А Никита, отодвинув подписанную бумагу, добродушно похлопал его по плечу… Смеялся даже невозмутимый чиновник.

— О'кей? — спросил его Никита.

— Нет. Вы ещё должны подписать обязательство, что не будете петь «Интернационал».

«Бог ты мой!» — подумал Никита, но подписал и эту бумагу.

Десятью минутами позже они были предоставлены самим себе. Но это только им показалось в первый миг. Стоило ступить с трапа на бетон берега, как негры, до того лежавшие на пустых холщовых мешках у пристани, вскочили на ноги и заголосили:

— Ник Уланов! Ник Уланов! Рашен! Совьёт!

Подготовленные вчерашними газетами, люди окружили их плотным кольцом. С трудом выбравшись из толпы, Никита с Лидой вскочили в такси, для того чтобы вскоре снова попасть в её объятия перед входом в отель. Но негритёнок в расшитой золотыми вензелями куртке подхватил чемоданы, зеркальный лифт поднял их на двенадцатый этаж, и только очутившись в обитом голубым штофом номере, Никита вздохнул полной грудью: «Наконец–то мы одни. Ещё бы минута, и я сошёл бы с ума». Но едва он проговорил это, как дверь без стука приоткрылась и в неё протиснулся худенький человечек в котелке.

— Что вам надо? — завопил Никита.

— Интервью, — охотно отозвался вошедший.

Задыхаясь от гнева, Никита вытолкал его в коридор. Взмолился:

— Уф! Больше не могу! — и когда зазвонил телефон, закричал Лиде: — Скажи им, что хочешь! Отправь хоть к чёрту, но чтоб больше ни одной ноги не было здесь до начала борьбы!

Однако от славы уйти было невозможно: в парикмахерской дородный негр, обхватывая его внушительное тело халатом, прищёлкивал языком: «О! Ник Уланов! Реслинг!»; в холле отеля голливудская кинозвезда строила ему глазки; портье вместе с ключом от номера протягивал пачку газет, заголовки которых были не менее сенсационны, чем в первый день.

Горластые газетчики выкрикивали их истошно:

— Экстра! Экстра! «Стокилограммовая палица русского богатыря!»… Экстра! Экстра! «Талисман Ника Уланова — деревянный брелок в виде утёнка!»… Экстра! Экстра! «Гроза двух океанов — Жак Тинжели против «Мамонта из Флориды» и Ника Уланова!»… Экстра! Экстра!..

Стоя на ступеньках отеля, Никита бормотал: «Хорошо, что я плохо понимаю по–английски». А Лида со страхом посмотрела на улицу, захлебнувшуюся в водовороте лимузинов, такси и автобусов, и предложила нерешительно:

— Может, тебе лучше отдохнуть?

Сжимая тяжёлую трость, он упрямо отказался от этого.

— Но мы же с тобой который день рыскаем по Нью — Йорку. Мне опротивели грохот и духота, а запахи бензина и асфальта я просто возненавидела.

— Как ты не понимаешь, — сказал он раздражённо, — что мне нужно сжиться с незнакомой обстановкой. И потом, в отеле никуда не скроешься от репортёров.

И словно в подтверждение его слов, к ним подскочил человек с фотоаппаратом. Тогда Никита подхватил Лиду под руку и решительно ринулся со ступенек отеля в толпу. Она сразу же засосала их и стремительно понесла по панели. Оглушительный грохот воздушной дороги обрушился на головы; заскрипели тормоза десятков машин; трелью прокатился свисток полисмена; прямо перед тупорылыми мордами автомобилей мусорщики сжигали содержимое проволочных корзин, копоть и пепел опускались на плечи прохожих. Из зарешеченных люков вырывался смрадный дым. Толпа неслась мимо, вытирая носовыми платками влажные лица. Людской водоворот закрутил Никиту с Лидой, бросил в разверзшуюся дыру подземки. Поезд вылетел из тоннеля, мчался над домами, над потоками машин, снова с грохотом врывался под землю: их раскачивало, бросало в объятия друг к другу, стискивало плотными телами пассажиров. Толпа вынесла их на поверхность. Сквозь стропила воздушной дороги виднелось предвечернее небо; начали зажигаться рекламы. Чем дальше они шли по улице, тем неистовее становилась пляска огней — это был Бродвей. Перед глазами извивались и вспыхивали цветные спирали и зигзаги; они мчались кругами; лиловые и зелёные буквы нанизывались одна на другую, стрелами вонзались в небо.

Лида жалась к Никите, шептала: «Удивляюсь: ты как рыба в воде». Он гладил её ладонь, усмехался — словно хотел впитать в себя и бешеный пожар реклам, и роскошь витрин, и вызывающую яркость вывесок. Посмеивался: «Мы здесь, как песчинки — нас никто не узнает. Это тебе не Берлин и не Париж. Здесь даже своего кумира — Мамонта из Флориды — и то не узнают». И когда на углу 96‑й улицы газетчик выкрикнул его имя, Никита сжал Лидину руку и проговорил:

— Видишь, разглядывают портрет, а на нас не обращают внимания.

— Тебе обидно?

— Бог с тобой! — искренне воскликнул Никита. — Мне это надоело до чёртиков.

Толпа поредела. Не торопясь, они дошли до 105‑й улицы и повернули на авеню Колумба. Сверкание реклам на площади было меньше, грохот стих. Они вошли в парк. Аллея вывела их на гранитный холм, обнесённый зелёными кустами. Они уселись на скамейку. Мимо пробежали парень с девушкой; прозвучал их счастливый смех и замер. Лида обняла Никиту. Заглядывая в глаза, сказала, что рада его спокойствию.

Никита молча погладил её руку.

— Я всё время не перестаю тебе удивляться, — проговорила она. Он пожал плечами:

— Но я же вызывал Мамонта ещё в Лондоне, хотя совсем не знал «реслинга».

— Я не о том, — отозвалась она задумчиво.

Глядя на Млечный Путь, Никита подумал: «Тогда о чём же?» — но ничего не сказал. Лида опустила руку с его плеча, тряхнула головой, словно хотела избавиться от своих мыслей, и сказала: