— Покажи им. Близко не пускай.
Далеко идти не пришлось. В центре зала стайкой испуганных птах сгрудились кассирши, рядом сидел на упавшем стеллаже угрюмый парень с обрезом. Даже отсюда Жогин заметил, какие цепкие взгляды бросал тот вокруг.
— Не похож на наркомана, — прошептал Илья Витальевич.
— Да? — приподнял бровь полковник. — И тем не менее, он под дозой. Спасибо вам, Жогин!
— Но почему вы ничего не делаете? — спросил Жогин у омоновца. — Усыпить, я не знаю, что там, вы же специалисты!
Омоновец посмотрел на полковника, дождался кивка и объяснил:
— У них с собой газовые фугасы. Грозились подорвать, если начнём штурм.
— А откуда?.. — хотел спросить Жогин, но Хо́мяк подхватил его под руку и потащил к выходу.
— Не будем мешать профессионалам, — сказал он. — А откуда, не знаю пока. Раздобыли, спланировали, теперь требуют большую партию наркотика, про запас, видимо. Очень умно всё организовали, не скажешь, что буквально пропитаны героином.
***
— С этой бандой разберёмся, — продолжил Хо́мяк уже по возвращению. — Но ведь они первые! С каждым днём таких будет всё больше. Мендосо не успокоится, весь мир зальёт этой дрянью! Цивилизация погибнет, Жогин. Утонет в наркоманах, которые не умирают! Что делать, а? По уму, — полковник вздохнул, — вас бы расстрелять, да только какой в этом толк… Связался я с вами, — он снова вздохнул. — Сидел бы себе тихо, ждал пенсии…
— Не надо меня расстреливать, — сказал Жогин. — У нариков наших зависимость чисто психологическая, их можно теперь вылечить.
— Откуда известно?
— Гурский сказал, — пожал плечами Жогин. — Вы отчёты читаете? Там всё есть.
— Предположим. — Полковник откинулся в кресле. — А Мендосо? Мы будем их лечить, а он — снова подсаживать на дурь. Безотходное производство получается, и всё к его выгоде. Раздавал бы Мендосо медали, он бы вас, Жогин, орденами увешал!
— Мендосо…
Жогин достал смартфон, запустил приложение.
— Вызовите Звонникова, полковник.
— Да?
Хо́мяк скептически поджал губы, но более никак не выказал недовольства. Поднял трубку, выбрал нужный номер:
— Валентин Абрамович? Зайдите, пожалуйста.
Звонников, большой, представительный, никак не похожий на всклокоченного компьютерного гения, появился через несколько минут. Кивнул вальяжно Жогину, вопросительно посмотрел на полковника.
— Вы позволите? — Илья Витальевич сбросил изображение со своего смартфона на настенную панель. — Что вы об этом скажете, Валентин Абрамович?
Звонников не торопясь протёр очки, присмотрелся.
— Ага, узнаю эту программку, сам её писал, — улыбнулся он. — Ареал распространения панацина. Собственно, вот здесь, у нас, он весь и локализуется. Только… — он нахмурился. — Откуда он в Швейцарии? И расползается.
— Что? — не понял полковник.
— Вот, Иван Иванович, — ткнул пальцем Звонников. — Вот это пятно. Это мы. А вот это паучок, эм… и даже паутинку сплёл… Это уже не ко мне вопрос.
— Вы поэт, Валентин Абрамович, — сказал Жогин. Звонников только махнул рукой.
— Объясните, наконец, что всё это значит?! — не выдержал Хо́мяк.
— Понимаете, Иван Иванович, — заговорил Звонников, — панацин, на самом деле, это так называемый smartdust, умная пыль иначе. Лекарственные свойства — так, побочка. Когда панацин скапливается в одном месте в заметном количестве, он образует пространственную сеть, которая излучает в микроволновом диапазоне. Моё приложение просто визуализирует, эм… локализацию этого излучения.
— С какой точностью? — быстро спросил Хо́мяк.
— До метра, — с удивление посмотрел на него Звонников. — Вы что, не в курсе? До вас не довели мой отчёт? Собственно, особой пользы мы не увидели, отдали Гурскому, а оно, эм… вот. Я могу идти?
— Так что Мендосо не проблема, — сказал Жогин, когда Звонников вышел. — У вас есть выходы на швейцарцев, Иван Иванович?
Хо́мяк, не отрываясь от экрана, кивнул.
***
Мелькали кварталы, шелестел под сиденьем электромотор. Жогин сидел, не касаясь руками рулевого колеса. Зачем, автопилот прекрасно справится сам. Вот, кстати, автопилот, ещё одна адаптированная к использованию находка, не пошедшая ещё в серию. И органы управления можно будет снять, вообще не монтировать на новые машины, если только на гоночные или военные. А сколько других вещей вызревают в лабораториях! Панацин — одна из многих, фирма процветает, всё такое… Деньги текут рекой, но можно ли сказать, что он счастлив?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ворота, переговорив с автопилотом, разошлись, пропуская машину внутрь. Жогин сидел, утонув в кресле, и не спешил выходить. Семья его больна, и наркомания Артёма — не самое страшное, против неё есть панацин. Надо говорить, надо найти слова, самые главные, самые важные слова.
Жаль, для таких слов не придуман гаджет. Или наоборот, хорошо. Свои проблемы они должны решить сами. Узлы надо развязывать. Или рубить.
Кстати, хватит уже тесниться у полковника. Земля оформлена, новый офис почти достроен. Пора переезжать.
Глава 17
По диплому Вадим Коробченко был математик, по призванию кодер, а по самоощущению — неудачник. И не в деньгах дело, денег ему платили достаточно, даже многовато, если честно рассудить. Время от времени он даже порывался пойти к Трепникову и положить перед ним заявление, но каждый раз малодушничал, и готовое заявление летело в ящик стола. Там их скопилась уже изрядная пачка, и больше там ничего лежать не могло. Работа, будь она неладна, не позволяла программировать на рабочем месте, это даже стояло отдельным пунктом в контракте.
Творить же дома не оставалось ни желания, ни сил.
И как его, скажите, назвать? Неудачник, пусть даже обеспеченный.
Вадим глотнул остывшего кофе и отставил кружку. Он уже ненавидел кофе, от него противно частило сердце, а в глаза, казалось, насыпали песку. Вот только взбодриться ничем, кроме чая и кофе, не позволял тот же контракт, и он же требовал всегда быть начеку.
Иначе штрафы и увольнение, будь оно всё неладно, а работу свою, трудную и нелюбимую, Коробченко ценил, и плевать на ящик, полный невручённых заявлений.
Вадим глотнул кофе снова и обратил внимание на экраны. Третий канал сбоил. Нет, информация шла исправно, но встречались в ровных графиках неприятные ямы. Их вытянут при расшифровке, этим занимался целый отдел, но ямы были некрасивые, неряшливые, а Вадим предпочитал, чтобы было красиво.
Он запустил тесты, похмыкал и, почесав в затылке, слегка изменил конфигурацию антенн. Третий канал выровнялся, а уровень второго даже немного вырос.
Хорошо! Вадим откинулся в кресле и решил, что он, всё же, не совсем никчёмный человек, и способен делать то, что нравится даже ему самому. В том, что его ценит Трепников, он не сомневался.
Поверх мониторов сквозь проём в стене лился свет Звезды. Было нечто фантасмагорическое в этой картине — звёздная система в не самой большой даже по земным меркам пещере. Там бежали по своим орбитам планеты, там жили люди, рождались и умирали, горевали и радовались, и наполняли эфир электромагнитным шумом. Этот шум впитывали наноспутники, которыми команда Трепникова обильно засеяла пространство вокруг Планеты, шифровали и отправляли вовне. Здесь сигнал фиксировали антенны, а присматривали за антеннами Коробченко со сменщиками. Терабайты информации текли в накопители, оттуда по оптическому кабелю в отдел, а на самом деле целый институт Никиты Николаевича Трепникова.
Последнее время терабайт стало меньше. Наноспутники потихоньку выходили из строя. Но на подходе новая порция, и тогда ему уже не посидеть так, просто глазея внуть Пузыря. Не забыть бы напомнить Никите Николаевичу про зарплату…
Что-то изменилось. Вадиму вдруг стало неуютно, будто кто-то смотрел на него из пустоты, смотрел с враждебным, оценивающим интересом. Коробченко помотал головой: что за чушь, кто может на него смотреть оттуда? Они есть, их много, и они разумны, но невозможно далеко. Всё равно как посмотреть на Землю из пояса Койпера, это невозможно ощутить!