Читать интересную книгу "Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон"

чем возможности того, что война подтолкнет восстание рабов в прибрежных районах. Их приоритеты вряд ли могли быть ошибочными в решении бюргеров выделить 55 % военных ассигнований 1756 года на ополчение, которое несло ответственность за внутреннюю безопасность и контроль над рабами, и 45 % на Виргинский полк, которому было поручено защищать границу. Как и во всех колониях от Пенсильвании до Джорджии, представители прибрежных районов, доминировавшие в законодательных органах, уделяли больше внимания своим собственным интересам, чем более отдаленным заботам нескольких тысяч семей из глубинки[203].

Несмотря на уныние и почти постоянные жалобы Вашингтона, он и его люди выполнили работу настолько достойно, насколько можно было ожидать в сложившихся обстоятельствах. В 1756 году потрепанные и нередко обутые провинциалы Виргинии сражались с французскими и индейскими налетчиками, по меньшей мере, в нескольких мелких стычках, и при этом понесли около сотни потерь. Постепенно, несмотря на низкий моральный дух, высокий уровень дезертирства и трудности с привлечением новых солдат, Вашингтону и его офицерам удалось привить Виргинскому полку дисциплину и чувство общей цели; но к концу 1756 года этот долгий процесс только начинался. Хотя он мог с гордостью отметить, что «несмотря на то, что мы находимся в более тесном соседстве с французами и их союзниками-индейцами и подвергаемся их частым набегам, чем любая из соседних колоний, мы не потеряли и половины жителей, которых они потеряли», благодаря усилиям Виргинского полка, Вашингтон лучше, чем кто-либо другой, знал, насколько непрочным было положение его подразделения на границе. Особенно в отсутствие эффективного союза с какими-либо южными индейскими народами — несмотря на частые предложения дипломатических подарков со стороны губернатора Динвидди, ни катавбы, ни чероки не проявили никакого устойчивого желания сражаться вместе с Виргинией — Вашингтон понимал, что его войска никогда не смогут сделать больше, чем просто парировать, с большими неудобствами и большими затратами, набеги, которые французы и индейцы могли направлять куда им вздумается[204].

Из всех колоний, которые страдали от набегов с запада, Пенсильвания к концу 1756 года продвинулась дальше всех в повышении своей способности к самообороне. Однако это было верно только потому, что колония начинала с позиции практически полной беззащитности. В Пенсильвании никогда не было официально сформированного ополчения, и на протяжении почти всего 1755 года ее собрание не предпринимало никаких усилий для защиты от нападения открытых поселений в глубинке. Именно поселенцы и поплатились за это: уничтожение моравской пацифистской общины Гнаденхуттен в конце ноября стало лишь самым ярким эпизодом в повальном разрушении границ провинции. Это произошло не потому, как утверждали многие современники, что квакерские олигархи в ассамблее предпочитали наблюдать за гибелью беззащитных жителей глубинки, а не мучить свою совесть военными ассигнованиями. Хотя пацифизм Друзей и их история дружеских отношений с индейцами не могут быть преуменьшены как влияние на замедление движения ассамблеи к военным мерам, эта связь не была прямой. Самая значительная причина бездействия Пенсильвании заключалась в характере провинциальной политики, которая с 1740 года зашла в тупик по вопросу о налогообложении земель, находящихся в собственности[205].

Как владельцы провинции, семья Пеннов владела всеми нераспределенными землями Пенсильвании и имела исключительное право приобретать права собственности на участки, принадлежащие индейским народам. Вместе с рентой с помещичьих владений Пеннов продажа земель из этих резерваций приносила большую часть огромного годового дохода семьи. Губернаторы Пенсильвании, представлявшие интересы как семьи, так и короны, упорно сопротивлялись попыткам ассамблеи обложить собственнические земли налогом. Ассамблея же не соглашалась взимать с населения какие-либо налоги, даже для непосредственной обороны колонии, если не было возможности обложить налогом и владельческие земли. Каждая из сторон так твердо придерживалась своей привычной позиции, что ни одна из них не сдвинулась с места, пока немцы из глубинки не понесли по Хай-стрит растерзанные трупы своих родственников, а шотландско-ирландские жители глубинки не пригрозили взять в руки оружие против самого собрания. Только тогда, в разгар величайшего кризиса в истории провинции, два креативных политических аутсайдера — Бенджамин Франклин и бывший квакерский союзник в ассамблее Джозеф Галлоуэй — сумели выйти из тупика, выработав компромисс между губернатором и антипротестантским квакерским законодательным большинством. В обмен на подарок в размере 5 000 фунтов стерлингов, предложенный владельцами провинции вместо налогов, собрание согласилось выделить 55 000 фунтов стерлингов «для использования королем» — иносказание, позволившее законодателям-квакерам избежать упоминания о военных целях, на которые слуги короля, несомненно, пустят эти деньги. Ни одна из сторон не уступила в своих конституционных претензиях относительно налогообложения, но губернатор Моррис наконец-то смог приступить к организации обороны колонии, собрав тысячу провинциальных добровольцев и начав строительство фортов вдоль границы[206].

Как только начался процесс милитаризации, губернатор начал принимать более агрессивные меры, и старые политические связи в провинции распались. Официальное объявление губернатором Моррисом войны в апреле 1756 года, а также действия семи комиссаров, которых он назначил для управления обороной провинции, привели в ужас квакерских грандов, которые так долго доминировали в ассамблее. Хотя большинство комиссаров, как Бенджамин Франклин и Джон Хьюз, не были квакерами, двое из них, Джон Миффлин и Джозеф Фокс, были членами Филадельфийского собрания с хорошей репутацией. Их согласие с решением комиссаров предложить вознаграждение за пленных индейцев и за скальпы индейцев старше десяти лет ударило по квакерскому сообществу как бомба. Филадельфийское собрание упрекнуло Миффлина и Фокса, а когда они не отказались от своих действий, отреклось от них — отлучило от церкви. Этот глубоко тревожный инцидент усилил среди квакеров движение за отказ от участия в политической жизни. К октябрьским выборам олигархия законодателей-квакеров, еще недавно выступавших против собственности, просто исчезла из собрания.

Начало войны заставило пенсильванских Друзей решить, останутся ли они верны своей политической позиции или своему мирному свидетельству, и практически единодушно они выбрали пацифизм. Этот акт коллективной совести ускорил отказ квакеров от общественной жизни, возобновил их приверженность благотворительной деятельности и в корне перекроил политическую карту Пенсильвании. Отныне Друзья провинции сосредоточили свое внимание на неформальной дипломатии, начав собственные переговоры с индейцами восточного Делавэра в надежде выяснить причину отчуждения индейцев и способствовать мирному разрешению конфликта. И отныне Бенджамин Франклин и его союзники в ассамблее — Джозеф Галлоуэй, Джон Хьюз, Айзек Норрис — станут арбитрами в политике Пенсильвании, заполнив вакуум, образовавшийся после ухода квакеров, и взяв на себя руководство антипроприетарной фракцией провинции[207].

Эти ошеломляющие, непредвиденные события наконец-то разрушили затор, который так долго не позволял правительству Пенсильвании принять меры по обороне. Однако поселенцы, живущие в глубинке, не сразу почувствовали облегчение от нападений французских и индейских военных